|
|
   |
Дмитрий Дыбин работает в области компьютерной графики, но недавно получил две вполне неожиданные награды на двух российских фестивалях — любительского кино в Нижнем Новогороде («Золотая стрела») и ведического фильма в Санкт-Петербурге — за одну и ту же короткометражную ленту «Раскол». На первом из этих киносмотров он был удостоен главного приза.
Этот молодой человек — фанатик. Фанатик кинематографа. Именно так. Определение «киноман» здесь ни за что не подошло бы. Слишком редко он смотрит новые фильмы. Слишком мало видел вообще. Ручаюсь, почти ничего не читал из кинолитературы. Да и прочие книги листает избирательно и редко. Правда, если уж то, что увидел или прочел, запало в душу, разбирает чужую творческую работу на мельчайшие детали, впитывает в себя ее энергетику, запоминает мельчайшие ухищрения художнического шифра, и это каким-то странным, ему самому непонятным образом проявляется в его собственных работах.
Я полагаю, все, чем он очаровывается, что пленяет его девственное воображение, кажется ему невиданным и прекрасным; все, к чему он, даже против воли, возвращается снова и снова, сильно воздействует на структуру его мышления, но на бессознательном, безотчетном уровне. Именно здесь таится источник мощных загадочных импульсов, которые рождают на свет его сугубо индивидуальное кино. Иногда это минута-другая экранного времени. Иногда — минут десять, пятнадцать. Но всякий раз — это высказывание глубоко интимное, метафорическое по форме; первородное, как рисунки наивных художников, подчиняющиеся неформальной логике их полудетского видения.
...Я не буду здесь подробно анализировать его маленькую картину, получившую признание двух жюри. Тем паче, что неплохо знаком с большинством кинофантазий Дыбина и представляю себе развитие художественной составляющей его личности в динамике. И здесь, как во всех своих киноэкзерсизах, от микроскопических до вполне укладывающихся в хронометрические рамки традиционного короткометражного кино, он исходит из каких-то моральных, нравственных постулатов, которые обретают в его исполнении притчеобразную форму.
Притчи эти не отличаются особой новизной. И не только в силу того, что дыбинское самообразование недостаточно многогранно; что он, ведя изолированную от внешних влияний, от чужих мнений и оценок киножизнь, часто изобретает велосипед. Куда важнее иное. Он делает это, прекрасно сознавая, что велосипед уже изобретен и вечный двигатель невозможен. Однако ведет себя так, будто наша цивилизация только начинается, и нужно выработать основные принципы ее гармонического существования. Ну, скажем, внушить ближним необходимость соблюдать десять заповедей Божьих; доказать, что между двумя началами, духовным и телесным, являющимся носителем духа, пролегает, тем не менее, бездна, которую трудно, но необходимо преодолеть. Если, конечно, ты намерен оставаться человеком. На сей раз эту бездну Дыбин обозначил для себя словом «Раскол».
Повторюсь: он в своих киноразмышлениях, на мой взгляд, безмерно наивен. Не больше, но и не меньше, чем его актеры, молодые люди, находящиеся в начале жизни, которая преподнесет им еще немало жестоких сюрпризов; в начале длинного, каменистого пути, которого они, однако, ни чуточки не боятся. Может быть, из-за своей неосведомленности. А может быть, потому, что слеплены из иного теста, нежели мы, все это уже однажды проходившие. Они красивы, их нервические лица полны вдохновения и силы, они отважны и в неведении своем грешны и целомудренны одновременно.
Но вот что у Дыбина особенно любопытно. До тех пор, пока действие его фильмов, хотя бы «Раскола», разворачивается в безмолвии, пока мы наблюдаем за удивительными пластическими метаморфозами изображения, пока слышим только шумы и музыку, пока дыбинские типажи-герои не произносят ни слова — все замечательно и безумно интересно. Но стоит им заговорить, очарование пропадает, в глаза начинает лезть некоторая искусственность антуража, а банальность диалогов, не поднимающихся выше уровня общих мест, вызывает раздражение.
В чем тут дело? Да в том, что Дыбин — кинематографист от Бога. Но, увы, не философ. И, конечно же, не наставник потерявшего моральные ориентиры человечества. Он — смелый, сосредоточенный на себе талантливый человек, которого природа, помимо противоречивого и опасного желания вещать едва ли не от имени высших сил наградила, к счастью, еще и поразительным зрением, чувством фактур, тонким киночутьем, редким умением видеть и фиксировать нежнейшие взаимоотношения света и теней. Поэтому словесная немота его несовершенных в драматургическом отношении лент идет им только на пользу. Думаю, именно это имел в виду Ибрагимбеков, когда хвалил Дыбина после фестиваля. И я с ним всецело согласен.
Легко допустить, что Дыбин станет когда-нибудь очень хорошим, наделенным точным драматургическим чутьем кинооператором. Это мне кажется для него более достижимым, чем реализация в области чистой режиссуры. Если он уже сегодня, пользуясь ничтожной аппаратурой, после компьютерной обработки изображения получает замечательные результаты, легко представить себе, чего он добьется, приобретя необходимый объем знаний в каком-либо специальном вузе; насмотревшись до отвала великолепного кино, в чем и состоит в основном повседневная работа что во ВГИКЕ, что в Лос-Анджелесской киноакадемии, и получив в свое распоряжение какую-нибудь высококлассную «Синеальту»...
Уверен, перед Дыбиным — большое будущее в киноискусстве. Конечно, в том случае, если он вовремя поймет, что период самодеятельности миновал, самодеятельным художником он уже побыл, все, что мог в этом качестве, сделал, и, стало быть, пора начинать серьезно учиться у мастеров.
Валерий Барановский. Кандидат искусствоведения