|
|
   |
Поэт Илья Рейдерман отметил пятидесятилетие своей творческой деятельности презентацией сразу двух книг — «Вечные сны» и «Вместе».
Из аннотации к презентации во Всемирном клубе одесситов, состоявшейся 6 декабря
Эти книги, как и предыдущие, долго лежали в его архиве — но сейчас автор делает попытку издать всё, что написал. В книгах много общего. Прежде всего, высокий тон, пафос защиты вечных ценностей культуры... В пору, когда эти стихи писались, они казались совсем неактуальными — и своими темами, и особенно этим «высоким тоном», пафосом. Были даже такие невольно вырвавшиеся строки: «Как трудно в переходной жить эпохе! Она перешагнёт через меня». Но, может быть, времена меняются, и сквозь иронию, авангардный гротеск и многое другое снова сможет пробиться искренность и взволнованность высокой поэзии? Может быть, слово «вечное», порой слишком часто употребляемое автором, сегодня снова нужно, ибо за ним стоит нечто непреходящее — не сиюминутно новое, а снова становящееся актуальным «старое»?
Илья Рейдерман
Взгляни на мир не взглядом бытовым,
не хмуря лоб, где каждая забота оставила свой след...
На мир, что так любим,
взгляни, когда в душе твоей — свобода!
Не видишь ли, как он преображён?
И лист на ветке, и звезда — трепещут.
Чем мир наполнен? Кем заворожён?
От тягостного сна очнулись вещи...
Всё долго шло к тебе издалека.
Всё, близким став, к тебе взывает страстно.
Ах, знаешь, что берёт твоя рука? —
кристалл, в котором время и пространство.
Всё — на тебя глядит. Какой же вздор
мешал вглядеться, узнавая, что там?
Почти неслышный плещется простор,
и кажется, что Бог — за поворотом.
Лишь миг один — и неизбежна встреча...
Зачем мы ищем нечто днём с огнём
и, очевидности противореча,
сквозь мир идём — не видя чуда в нём?
Ведь каждый был когда-то очарован.
Кто — чары снял, кто — разочаровал,
и дар немыслимый, что нам дарован,
как детскую игрушку, разломал?
Взгляни, покуда всё, как прежде, цело,
всё живо, всё одухотворено.
Вот бытие, что пьём мы неумело,
вот суть всего, хмельная, как вино...
Птица, несущая в клюве звезду,
я тебе верю, я тебя жду.
В космосе чёрном — пряма и светла
эта серебряная игла.
Птица, должно быть, один у нас враг —
этот повсюду клубящийся мрак,
силы высасывающая тьма,
тьма, от которой сходят с ума.
Вот и верши среди страшных высот
радостный, непобедимый полёт,
перед вселенскою тьмой не дрожа,
птица с звездою в клюве, душа...
Зачем стихи? Ведь нашей жизни проза —
не музыка, увы... Скорее — стон.
Поэт не слышит нашего вопроса.
Он ворожит — и сам заворожён.
В его строке — деревья, реки, птицы,
бегущие куда-то облака,
всё сущее — желает с далью слиться
и в этом мире быть наверняка.
И камень — твёрд. И древо — зеленеет.
Огонь — горяч. Любимый — божество.
Всё в мире — слово тайное имеет
и нам готово высказать его.
Что сказано — навеки остаётся.
Надёжно мир стоит — ведь Слово в нём.
...А мы-то, мы — почти канатоходцы,
шатаясь, балансируя, живём.
И то, что говорим друг другу, — шатко.
»Всё в мире относительно!» — твердим.
Не осеняет разве нас догадка,
что жизнь без Слова — улетит, как дым?
Зачем поэт? Его строка — под током.
Коснись — забьёшься рыбой на песке,
забыв себя. И о разлуке с Богом
вдруг отчего-то вспомнишь ты в тоске.
И мир увидишь словно бы впервые.
Он говорит с тобой — ответь и ты!
...Вмиг позабудешь фразы бытовые
и рот откроешь в муке немоты.
Жизнь-ласточка, лети и возвращайся.
Твоё гнездо — меж ребёр, в нежной тьме.
И не отчаивайся, не смущайся —
ведь нужно жить наперекор зиме,
отогреваясь только током крови,
и ножницами крыльев воздух стричь...
Ах, бездна голубая — нам не внове.
В ней трудно жить. Ещё трудней — постичь.
Жизнь-ласточка, бросаешься в колодезь
пространства, не оглянешься назад,
отвергнув здравомыслящую пропись
и не считая горестных утрат.
Мне — обмирать и за тебя страшиться,
измерив высоту и глубину?
Жизнь — улетай, чтоб снова возвратиться,
и в птичьем клюве — принеси весну.
Верни любовь — наперекор всему,
любовь — огонь пространства мирового,
мерцающий и вспыхивающий снова,
чтоб сердце знало — бьётся почему...