Жизнь как таинство

В украинском театре имени В. Василько родился спектакль, являющийся ярким событием для всей Украины. Он показал, что «васильковцы», как театральная труппа, достигли истинно столичного уровня. Сложный, что называется, элитарный, на любителя, на фестиваль, на экспорт, спектакль «Украинский Декамерон» по пьесе КЛИМа в постановке киевлянина Владислава Троицкого.

В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ Одесский украинский театр, без комплексов зовущий на постановки «варягов», может дать некую картину состояния театра как искусства в масштабе страны. У нас явились свои новые имена. Одесситы имели возможность познакомиться с работами Дмитрия Богомазова, Юрия Одинокого, теперь вот — Владислава Троицкого. Мы наблюдаем довольно-таки мощные ростки настоящего национального театра, открытого веяниям мировой культуры.

Глубоко национален и «Украинский Декамерон». И это отнюдь не за счет беспроигрышного экзотического этно-фолка. Постановка проникнута национальным мироощущением. Она глубоко, точно и с тонким юмором воссоздает тип украинской народной религиозности. Христианские догматика и символика, оказавшиеся ассимилированными исконным язычеством; истовые, наивные суеверия, магическая суть народных обрядов, проглядывающая сквозь церковную «хореографию»; тонкая деликатность религиозного чувства, присущая украинцу, — все сказалось в атмосфере, в интонации спектакля.

Интонация в игровом искусстве — величайшая вещь: она-то и доносит заветную суть, зачастую помимо словесных сообщений и видимых действий, иной раз даже вопреки им. Интонацию не придумаешь — ее надо выстрадать. Влад Троицкий в «Украинском Декамероне» проявил себя именно как художник интонации.

...Вовлеченным в магический круг, в купальское «коло», чувствует себя зритель с первых же секунд этого спектакля, сидя прямо на сцене, словно на карпатском плато, на «полонинi». Коломыйки да пляски — вещь завлекательная, но втягивает не это — втягивает и не отпускает созданный режиссером ритм. Ритм поддержан неумолчными звуками струнно-ударного оркестрика, имитирующего «троїстих музик». Владислав Троицкий ощущает ритм как первооснову всяческой информации. Он так заражает и заряжает ритмом актеров, что последние чувствуют себя, как рыбки в воде, при любой театральной условности, а «Украинский Декамерон» условен насквозь, сплошная метафора.

ПОВЕСТВУЕТ спектакль о вещах изначальных и вечных: о сексе и смерти. Дает, так сказать, их диалектику. Не «любовь» и даже не «эротика» — именно секс, включающий в себя и то, и другое, и еще третье, и многое. Совокупление как первоначало всяческой жизни. Рассказано про это в веселой форме народного анекдота. Не копайтесь в «Декамероне» Боккаччо — в основу нашего спектакля положены именно анекдотические байки, бытовавшие в Западной Украине. Хотя... как знать, не была ли занесена в наш западный фольклор италийская «бацилла» гораздо раньше, чем книгу италийца перевели на русский язык?..

Монтаж-коллаж анекдотических фривольных ситуаций (причем, что интересно отметить, украинец и в фривольности деликатен, и это тоже передано в самом строе спектакля) вплетен в замысловатый хоровод, в котором пляшут и Чума (изысканная Нинель Наточа), и Холера (Татьяна Саковская), и Смерть, и черти; а ойкумена, вмещающая эти пляски, являет собою веселый красочный... погост. И все, что удобрит собою эти цветочки, все, что пока еще живо, все смертные — в присутствии Смерти воздают хвалу жизни, совокупляясь кто с кем горазд. Здесь не только адюльтеры ненасытных, как земля, молодок с чужими наивными рогоносцами-мужьями. Здесь и сама Смерть тоже не прочь, и Чума «дает», и мертвец спохватывается, что при жизни тещу недолюбил, и черти заводят шашни, а уж попы и подавно.

Смерть (тонко сыгранная заслуженной артисткой Украины Галиной Кобзарь-Слободюк) здесь являет свою сокрытую древнюю суть триипостасного женского божества, приходя в образах юной девственницы (Ганна Осадчая), зрелой женщины, старухи. То есть она уже не означает небытие, она — лик среди многих ликов вечнобытия. А превыше всех, даже самой Смерти, в «Украинском Декамероне» — «святая блудница», жинка простодушного Петра (заслуженная артистка Украины Диана Малая), честная давалка, которая успела и с попом (Сергей Булка), и с чертом, и с батьками, и с сынами, и со всем селом. Душа у нее широкая и отзывчивая, весь мир Божий в себя доверчиво вмещающая...

Здесь бок о бок с возвышенным и грозным живет на равных низменное и смешное. Здесь профанируется все, но ничто не оскверняется. Здесь детски веселы кощунства вроде: «Не водка — слеза Христова!..». Здесь веет ангелово крыло в ящике-вертепе. «Любовный вертеп» — подзаголовок «Украинского Декамерона», и традиция народного вертепа живет и мощно дышит в этом спектакле. Чувство стиля у постановщика безошибочное.

ЯВСТВЕННЫ в «Украинском Декамероне» кое-какие «родовые» культурные черты, а именно — наследие так называемой украинской поэтической киношколы, с ее сильными сторонами, даже с прорывами в гениальность, и с ее откровенной слабиной. Тень Параджанова витает над спектаклем; но еще явственнее дух его воспитанника Ивана Миколайчука с его «Вавилоном-ХХ»...

«Украинский Декамерон» выстроен по принципу киномонтажа, причем (психология дня нынешнего) клипового, коллажного. Коллаж, искусство глубоко игровое по сути, недаром был так близок Параджанову... Его украинские последователи, внедрившие в коллективную память его художественные приемы, были уже, к сожалению, не столь мощными личностями, — возможно, поэтому «украинская поэтическая киношкола» 70-х никогда не была отмечена интеллектуализмом (да, собственно, и фильмы Параджанова — тоже), она брала не философией. Ее козырями были красочная, чувственная изобразительность, ассоциативность, эмоциональность. Стоило же начать философствовать, как являлись выспренность и дурная пафосность.

Этого не избежал и «Украинский Декамерон». Как по мне, можно лишь усмехнуться, наблюдая сюжет с молодкой, которая вдруг воспылала любовью к... Чуме: вот-де мы какие суицидальные! Такая же «поэтическая» натяжка — Чума, вдруг задающаяся экзистенциальными вопросами, а зачем это они с матушкой Смертью людей морят.

Вот тут-то и доминирует «фактор интонации»: талант Влада Троицкого как постановщика оказался «поверх барьеров» и сработал вопреки тексту!.. Мистерийная интонация спектакля так надежно потопила ложку дегтя, что дурной привкус ощутит разве что киноман, прошедший искусы «шестидесятников»...

КРИТИКОВАТЬ не спектакль, но положенную в основу пьесу, думаю, можно и за лексику. Когда героиня по имени Клава (блестящая эксцентрическая работа Татьяны Глущенко) изъясняется языком Верки Сердючки, это оправдано, создан образ; когда то же делает Смерть, это еще можно списать на карнавальное снижение, на, так сказать, вовлечение пафосного образа в зону вольного фамильярного контакта. Но когда и Чума туда же, и прочие персонажи — тут так и тянет пройтись по тексту учительским красным карандашом: «Чуть в обморок нэ впала», «менi iде?», «спорим?», «ще не хватало», — помилуйте!.. До Западной Украины такая «словесность», благодарение Богу, до сих пор не докатилась. Спектакль, достойный представлять Украину в мире, должен звучать на чистом украинском языке.

ТРУППА ВАСИЛЬКОВЦЕВ показала себя в «Украинском Декамероне» как блистательный ансамбль, искрометный «массовочный» театр со столь же виртуозными «соло». Полнейшее вхождение в образ (чего стоят выразительные бессловесные «фоновые» группы!), органичная открытость любой стилистике. За душу берущее «аутентичное» пение, настоящая сельская голосовая полифония, глубоко прочувствованная традиция униатского церковного пения — вот славно поработала хормейстер из Киева Ганна Охримчук!.. Мощная «Глориа» и поистине дионисийская коломыйка венчают это увлекательное, волнующее действо — в полном смысле, мистерию. «Интонационный» спектакль Владислава Троицкого показывает нам жизнь как великую Тайну, более того, доказывает, что жизнь, во всех ее проявлениях, есть таинство, то есть священнодействие.

Тина АРСЕНЬЕВА.

На фото Олега ВЛАДИМИРСКОГО:

Евгений Юхновец — Философ и Богдан Паршаков — Петро.