|
Великое множество таких друзей собралось 1 июня на вернисаже в выставочных залах Союза художников (ул. Торговая, 2), чтобы сказать душевные слова таланту — скульптору, заслуженному художнику Украины Алексею Копьеву по случаю его 75-летия.
Поздравляя юбиляра, заслуженный художник Украины Николай Вылкун еще раз поблагодарил его от имени жителей своего родного села Левадовка. Там стоит памятник-бюст уроженцу этого же села, писателю-сатирику Степану Олейнику. Автор памятника — Алексей Копьев, он запросил тогда, в 2002 году, у сельсовета за свою работу лишь только «оплату материала»...
Перечислять все работы Алексея Копьева в Одессе и области, а также во всей Украине, России, Молдове — памятники, мемориальные доски, барельефы, — как говорится, в формат не уложимся. Среди множества запечатленных скульптором персонажей — легендарный городской голова Григорий Маразли, народные артисты Николай Огренич, Ольга Благовидова, Евгений Иванов, Михаил Водяной; художники Григорий Крижевский и Михаил Божий; Герой Советского Союза, подводник А. И. Маринеско и разведчик Н. А. Гефт; создатель первой российской подводной лодки С. К. Джевецкий; писатели Александр Грин и Тарас Шевченко.
Есть у Алексея Копьева и монументальный портрет первого Редактора «Вечерней Одессы» Бориса Деревянко.
Экспозиция же в залах НСХУ представляет нам не то чтобы «неизвестного Копьева» — хотя, по правде говоря, скульптор выставляется нечасто, и это жаль, — но Копьева «для себя» и «для друзей», художника «для души». Не зря же, думается, он предпослал своему вернисажному буклету стихотворение А. С. Пушкина «Жуковскому» со словами: «Ты прав, творишь ты для немногих: Не для завистливых судей, Не для сбирателей убогих Чужих суждений и вестей, Но для друзей таланта строгих, Священной истины друзей».
Что же так? А то, что ремесло (употребляю слово в его высоком смысле) монументалиста, коим является Алексей Копьев, в СССР означало «не так живи, как хочется» и подразумевало компромиссы, а то и необходимость «наступить на горло собственной песне». Это искусство именовалось не иначе как «монументальной пропагандой» и было на линии «идеологического фронта». Сие вовсе не значит, что художники сплошь и рядом были неискренни: базовые постулаты советского мифа вообще мало кем подвергались сомнению. Однако в монументальном искусстве в СССР не допускали художественных экстравагантностей и бдительно удерживали творца в пределах зарекомендовавшего себя канона. Будь то китчевый бытовой натурализм сталинской поры, или уже «условности» пластических форм эпохи 60-х. И Алексей Копьев, бывало, следовал этому шестидесятническому канону, уже вырождавшемуся в стереотип. Не всякий раз монументальное произведение создавалось «для души» — бывали, поди, «фондовские» заказы и заработка ради.
Тем пронзительнее именно для души все то, что художник предназначил «священной истины друзьям» и показал на юбилейной выставке. Например, графические листы — монотипия. «Китайские» стилизации рядом с монументом Ленинскому комсомолу. И на то и скульптор Алексей Владимирович, чтобы любить жанр портрета и подмечать в модели самое острохарактерное, отсеивая случайные и поверхностные впечатления. В портрете Копьев — аналитик. Такой у него глаз, а рукою движет любовь. Потому портреты исторических персонажей, которых художник и видеть-то не мог, исполнены так, что хочется спросить: «Вы что, были знакомы?».
Например, выразительный «Николай Фешин». Русский художник, интересный живописец и мастер неимоверно изысканного рисунка: 1881—1955, уехал в США и умер в Лос-Анджелесе, какое уж тут знакомство, — а изображен живо, словно близкий приятель. Очень драматичен портрет Варлама Шаламова, выполненный в технике тушь-перо. Здесь же экспрессивные иллюстрации к его рассказам. И монотипия «Александр Грин» такая, словно знал — живого...
А тех, кого действительно знал, Копьев запечатлел так, что перед нами уже не конкретный человек, а мифологический образ: модели опоэтизированы. Таков женский графический портрет, вылепленный очень размашисто и мощно, с подробностями характерных черт и мимики, но назван — «Память». Либо очень динамичный, экспрессивный линеарный профиль «Наташи». А профиль Святослава Рихтера вообще острошаржированный, но... с доброй улыбкой. То же — портрет С. Параджанова. Копьев, кстати, любит шаржи и охотно делает сатирические социально-бытовые зарисовки.
А еще — любит Шопена, иначе зачем бы так часто обращался к этому образу, создавая его поэтико-пластические гротески в графике? И Блока любит — нарисовал «Незнакомку» в романтических туманах.
Поразил на выставке скульптурный эскиз «Разные судьбы одного поколения»: одноногий «афганец», обернувшийся на юную парочку, модную и беспечную. Казалось бы — дидактика в скульптуре, эдак вам «в лобешник»? Ничуть не бывало! Фигуры вылеплены так, что персонажи предстают отнюдь не однозначными, сцена емкая: здесь и бережное любование юностью, и горечь по ней же, загубленной. Скульптор никого никому не противопоставляет, не впадает в «абличительство», а заставляет задуматься о прихотях Судьбы, о Случае, о Роке... и о человеческом достоинстве.
Нет, право же: до такого волнующего повествовательного памятника «воину-интернационалисту» (до чего лицемерное и кощунственное название жертвам дряхлеющего режима!) никто еще не додумался. А идея стоит воплощения! Такой памятник глубже слов. Народная трагедия достойна вечной памяти. У Алексея Копьева это — далеко не только об «афганцах»: у него тут сквозная тема времен и народов.
Тина Арсеньева. Фото Олега Владимирского