|
|
   |
Человек-театр. Новый сентименталист. Драматург. Режиссер. Актер. Это все о Евгении Гришковце. Его награды: «Антибукер», «Золотая маска» в номинации «новация», «Золотая маска» в номинации «приз критики», премия «Малый Триумф»...
О САМОМ экзотическом событии в своем триумфальном шествии по театральной сцене он рассказал на пресс-конференции. Это было в марте 2000 года на фестивале «Золотая маска»: в течение одного дня он сыграл все свои спектакли, в целом находясь на сцене десять часов. (Кто-то даже предложил зафиксировать это как рекорд в «Книге Гиннесса»). «И даже некоторые зрители продержались, переезжая со мной из театра в театр», — говорит Гришковец и поясняет, почему он это сделал: «Это была юбилейная «Золотая маска», и мне, как ее лауреату, предложили сделать свой фестиваль. Такой же фестиваль был у Льва Додина. Но у него в спектаклях занято много людей, там огромный пласт времени и культуры. К тому же его спектакли идут в Москве нерегулярно. Так что устроить нормальный показ его спектаклей — было оправдано. А мои спектакли идут в Москве регулярно, устраивать просто еще дополнительный показ не имело смысла. И поэтому я решил устроить какое-то приключение. И я придумал этот марафон, даже реально не представляя, смогу ли это сделать. Начал я в два часа с «Собаки». Потом «Одновременно», «Планета», «Дредноуты». И завершилось все ночью концертом с группой «Бигуди». Зрители получили специальные билеты, которые сулили тому, кто пройдет весь путь со мной, специальный приз: все мои DVD-диски, книги и билеты на другие спектакли. И таких оказалось не много. Для меня же, в общем, это оказалось не слишком сложно физически...».
И еще много интересных эпизодов, а главное — мыслей, парадоксальных высказываний о театре, литературе, а в общем — о своей творческой жизни, рассказал Евгений Гришковец на пресс-конференции перед своим первым показом в Одессе. И это тоже был своеобразный спектакль. Потому что, как сказал он: «Персонажи в моих спектаклях для меня разные, а возможно для зрителей, не слишком углубляющихся в подтекст и нюансировку, это все тот же Евгений Гришковец». Не думаю, что дело в «неуглублении». Скорее всего, в том, что разнообразием нюансов и подтекстов он создает на сцене десяток образов, и при этом не дает забыть, что он — один, живой и сейчас — говорит с нами предельно откровенно.
Вечером он показывал спектакль «Как я съел собаку», который стал, по его словам, «за последние 15 лет самым титулованным в Москве», который видели во многих городах и странах. И это был удивительный вечер! Можно сказать, что Гришковец создавал спектакль на наших глазах, и мы становились его соавторами. Во-первых, спектакль, как принято в последние годы у нас в городе, начался на полчаса позже (впрочем, «моду» ввели вечно опаздывающие гастролеры). Но на этот раз исполнитель как раз вышел на сцену вовремя. А вот зрители продолжали заполнять зал, пока не осталось ни одного свободного места. А он сидел на сцене на фоне странной декорации из морского каната и еще нескольких небольших деталей... Представляете: входишь в зал, садишься так спокойно, поднимаешь глаза — а со сцены на тебя смотрит актер... Нехорошо получилось. Но Гришковец и из этого сделал свой спектакль. Он стал общаться с залом: импровизированные сценки (как входит опоздавший зритель в темный зал, например), добродушная ирония (не обидная, потому что он всегда умудряется иронию по отношению к кому-то сделать и самоиронией, и мы так понимаем друг друга: ну, вот такие мы, люди) — это и вправду стало дополнительным подарком от Гришковца.
И он был вознагражден одесским недисциплинированным зрителем. Зал дышал вместе с ним, смеялся до слез, то и дело взрывался аплодисментами. И все это превращало монолог актера в диалог: да, именно так, мы понимаем, мы пережили подобное, но как ты сумел это выразить! — отвечал ему зал.
Это был спектакль о том, как взрослеет душа человека, сталкивающаяся со всевозможными бессмыслицами и жестокостями жизни. Как познает ребенок, потом юноша мир, созданный не только для любви и понимания. Школьник из далекого сибирского городка — это еще некий общий для всех этап первого противостояния личности и среды, собственных желаний и суровой необходимости, каждый пережил что-то подобное. Но вот опыт, выпавший на долю юноши, — уникален или типичен? Служба матросом на дальневосточном Русском острове — жизнь, если честно, не имеющая права называться человеческой жизнью, такое выпало не каждому. Но вместе с тем все происходящее на сцене воспринимается как часть прожитой каждым из нас жизни: грустная и смешная, страшноватая и все-таки своя... Он населяет сцену персонажами яркими и запоминающимися. Он никого не осуждает и не судит — он всех их жалеет: и училку, не способную никого любить, и офицеров, которые вселенскую тоску на заброшенном клочке земли по несостоявшейся своей красивой мечте о военно-морской карьере вымещают на матросиках... Но его ужасает (подспудно, в подтексте) то, что нарастающее чувство обиды заставляет искать способы вымещения ее — ну, хотя бы на уникальных красавцах-бабочках, обитающих на острове (а на ком еще они могут выместить свою злость?!)... Он постиг что-то важное в этой жизни, «съел собаку» не только буквально, приготовленную на ужин матросом-корейцем, но и в смысле переносном, заложенном в этой непереводимой русской идиоме.
Можно долго еще говорить о том, что рассказал нам со сцены театра этот удивительный человек-театр. Но главное, кажется, во всем этом содержится и вправду сентиментальный, но и такой чистый призыв. Он говорит: в детстве человек не умеет обижаться, он открыт миру и людям. Так давайте будем стараться сохранить в себе это замечательное неумение и открытость. Потому что, обретая способность обижаться, мы тотчас же учимся обижать...
Евгений Гришковец сказал на пресс-конференции, что, выбирая спектакль для гастролей в Одессе, не случайно выбрал этот: «После него можно уже, продолжая ретроспекцию, привозить и другие». Будем ждать новых встреч.
Людмила ГИПФРИХ.