|
|
   |
Актеры Русского театра «доигрались» до звания академического! Торжественное объявление о присвоении театру нового статуса сделал первый заместитель министра культуры и туризма Украины Владислав Корниенко 11 февраля с театральной сцены, после премьеры спектакля «Пятеро» по одноименному роману Владимира Жаботинского, постановка Алексея Литвина. Этот спектакль — первая попытка сценического воплощения произведения В. Жаботинского, поэтому премьера 11 и 12 февраля была мировой премьерой.
Спектакль «Пятеро» стал десятой, «юбилейной», одесской постановкой режиссера Алексея Литвина за пять лет его работы в Русском театре. Роман Владимира Жаботинского, надо заметить, не самый легкий материал для сценического воплощения. Большая часть текста написана автором от первого лица и представляет собой сложное сплетение из философских размышлений, живописаний и пересказов прямой речи героев. Автор как бы по памяти рисует картину далекого 1905 года. Вот и пришлось режиссеру спектакля материализовать образ автора на сцене: этот персонаж, под «псевдонимом» Владимир Зеев, присутствует во всех перипетиях сюжета. Некоторые зрители, кстати, отметили внешнее сходство между исполнителем роли Зеева актером Александром Суворовым и самим Жаботинским — во всяком случае, его фотопортретами. Вокруг Зеева разворачивается сценическое жизнеописание одесской семьи Мильгромов, вершатся судьбы пятерых детей Мильгромов: Маруси, Сережи, Марко, Лики и Торика.
Алексей Литвин щепетильно отнесся к авторскому тексту. Сплошное повествование оригинала пришлось «разорвать» на реплики диалогов, но при этом удалось сохранить целостность восприятия и не потерять ни единого драгоценного слова одесского арго тех лет.
Передать атмосферу Одессы начала прошлого века помогла и сценография. Декорации и костюмы для спектакля создавал Григорий Фаер. Пять арочных сводов из камня-ракушечника превращают сцену то в уютный одесский дворик, то в холл «Литературки», то в Карантинную стену, откуда герои наблюдают восстание на броненосце «Потемкин» и которая сохранилась в современном парке Шевченко.
Спектакль, на мой взгляд, станет очередным ярким кусочком в мозаике постановок Русского театра. Вот только, как всякому «отдельному элементу», ему еще нужно «притереться» — гармонично слиться со сценой и с труппой. На момент премьеры, по моему впечатлению, это пока не вполне произошло: в первом действии иногда вяло провисали некоторые сцены, некоторые реплики не вполне органично, словно бы неохотно, слетали с уст артистов. Зато второе действие, переполненное драматизмом, было сыграно в полную силу. Вот тут удалось передать эмоциональную атмосферу, прописанную Жаботинским. Во многом это можно счесть заслугой народного артиста Украины Олега Школьника. Он по-настоящему слился с колоритной ролью главы семейства Игнаца Мильгрома.
Воплотив образ лирического героя, «лицо от автора», из незримого «я», как он выступает в романе, в личность Владимира Зеева, создателю спектакля пришлось воссоздать, а кое-где и придумать, его характер. Надо заметить, что легкий, воздушный образ «автора» в романе сильно контрастирует с бурной биографией Жаботинского. Но, тем не менее, Зеев и Жаботинский — одно лицо, и исполнителю роли Автора пришлось соответствовать обоим образам одновременно. Александр Суворов вполне справился с этой задачей. Работу ему, правда, облегчило то обстоятельство, что в романе «автору» практически не досталось действий, а в процессе инсценировки значительно поубавилось и «авторских» реплик. Осталась только роль наблюдателя — «всевидящего ока истории», все замечающего и все запоминающего. Рисунок роли, впрочем, оказался прописан несложно. Пристальный взгляд сквозь круглые очки, неизменный блокнот в руках — вот вам и Автор. В сценах, когда автора вовлекали в сюжет и играть приходилось выдуманно-воздушного персонажа, контраст в «раздвоении» персоны по имени Зеев-Жаботинский становился весьма заметен...
Подводные камни своей роли — Маруси — умело обошла Татьяна Коновалова. На тонкой грани переигрывания приходится балансировать актрисе, играющей Марусю! Так уж захотел постановщик спектакля, вослед автору романа?.. Нелегко сыграть девицу с виду ветреную, но при этом знающую и соблюдающую нормы приличия: «Взлетаешь чуть ли не до луны, падаешь как будто в пропасть, — но это все только так кажется, а на самом деле есть привязь и прочная граница. У Маруси есть граница»... А тут еще и этот яркий одесский акцент — того и гляди сорвешься в образ «тети Сони». Но этого, к счастью, не произошло. Вот только остается неясным, почему обладательницей одесского арго из всех пятерых детей Мильгромов является исключительно Маруся, не воспитывалась же она в какой-нибудь отдельной среде.
Во втором действии эксцентрический образ Маруси становится драматическим. Волей судьбы старшая дочь Мильгромов принимает на себя все беды и невзгоды, постигшие ее семью, Одессу, страну и еврейский народ. В финале она сгорает в как бы очистительном пламени. Рассказ Маруси о собственной гибели — кульминация спектакля. На премьере эта сцена была сыграна в абсолютнейшей тишине, нарушаемой только учащенным биением зрительских сердец.
Сережа Мильгром — образ фантастически яркий. У Жаботинского Сережа умен, красив, силен и к тому же талантлив в большинстве сфер искусства. Он успешен во всем, эдакий «супермен» — предмет зависти мужчин и воздыханий женщин: «...раз доплыл от купален Исаковича до маяка и обратно, не отдыхая. Умел провести электричество, жонглировать тарелками, набросать пером карикатуру Нюры с Нютой в порыве нежности или Абрама Моисеевича с Борисом Маврикиевичем в перебранке; или выстроить карточный дом во сколько угодно этажей. Не зная нот, играл и Шопена, и вальсы Штрауса на флейте, на рояле, на виолончели; уверял, что за сто рублей сыграет на всех трех инструментах сразу...». Несколько утрированный — опереточный — образ! Артисту Михаилу Игнатову удалось соответствовать литературному Сереже и при этом не переигрывать. В спектакле «Пятеро» этот актер обращает на себя внимание даже тогда, когда молча стоит на сцене, а уж когда произносит текст, тогда вообще заполняет собой все время и пространство. И, тем не менее, его не слишком «много», а ровно столько, сколько должно быть в актерском ансамбле.
А вот Лики (Елена Ященко) на сцене немного «слишком», потому что режиссер создал карикатурный образ революционерки-фанатички. В романе она затворница с ярко выраженной неврастенией, при этом девушка слабая и мягкая. «Догрызла последние ногти и теперь скучает и злится на всю Одессу». Но Елена Ященко играет не такую «ненаправленную» тоскливую злобу, ее героиня Лика ненавидит вполне осознанно и очень пылко. Кажется, она готова убить любого, кто даже заговорил с ней, но, не имея такой возможности, лишь громко кричит и картинно жестикулирует. Лика очень выделяется на фоне остальных Мильгромов. Возможно, Алексей Литвин хотел наделить ее образ функцией связующего звена между прекрасной сказкой из одесской жизни и ужасами революционных реалий?
Авторы спектакля «Пятеро» определили его жанр как «любовь к Одессе». Жанр — оригинальный? Вряд ли. Ведь и до Жаботинского, и после него наш город многие живописуют с большой любовью. На бумаге и кинопленке, на сценах и в двориках-колодцах, на улицах и в сердцах. Бабель, Ильф и Петров, Жванецкий — летописцы любви к Одессе и любви Одессы. Но мне, пожалуй, кажется невозможным выплеснуть на бумагу или пленку щемящее чувство, которое все-таки охватывает после того, как мы прожили, за два с половиной часа, пять жизней в зрительном зале вместе с пятью одесситами на сцене. Это и есть та самая Любовь. Автор не церемонится с судьбами своих героев, но только осознав ужас утраты, можно научиться любить: женщину, город, народ... жизнь.
Дмитрий Адамовский. Фото Олега Владимирского