Quo vadis, opera? Куда идешь, опера?

Именно в эти дни мне особенно часто вспоминались известные слова Фридриха Шлегеля: «Опера есть зеркало духовной жизни нации».

Постановка ювенильной «Кармен» стала для нашего театра воистину поворотной осью его истории. Впервые произошло фронтальное, лобовое столкновение системы репертуарного театра и театра прокатного, staggione (от итал. «сезон»). Впервые на сцене Одесской оперы взметнулись вихри современной оперной режиссуры. Той самой, что заявила о себе как об отдельной профессии около века назад, а спустя полстолетия эмансипировалась настолько, что стала притчей во языцех, превратилась в объект насмешек для архаистов и в предмет восторгов для новаторов.

В смелых экспериментах Патриса Шеро, Гарри Купфера, Рут Бергхаус постепенно утвердился особый модус — тотальное разрушение хронотопа оперы (места и времени, предписанного композитором) с непременным переносом событий в современность. Особо досталось Рихарду Вагнеру: его персонажи из средневековых рыцарей и мифологических героев превратились в бойцов «гитлерюгенда» («Лоэнгрин» Иоахима Херца), стали бегать в костюмах фирмы «Адидас» («Зигфрид» в байрейтской постановке «Кольца Нибелунгов» режиссера Кирхнера) и путешествовать на космических кораблях («Тристан» Рут Бергхаус)...

То, что мы увидели в «Кармен» Берта Бийнена и что с порога отвергалось некоторыми одесскими критиками как покушение на классику, есть, увы, вчерашний день европейского музыкального театра, некая «осетрина второй свежести». Традиционный набор штампов особенно угнетает в сценографии Йоса Гроньера: расщепленная кулиса Гордона Крэга, мебель в стиле hi-tech, зависающие над сценой наряды «от кутюр», подержанные фибровые чемоданы, — весь этот джентльменский набор вы без труда найдете в десятках спектаклей театров и театриков Европы (откройте наугад любой номер журнала «Opernwelt»!).

Впрочем, новоявленная «Кармен» нисколько не притязает на оригинальность, ибо сработана она по принципам театра staggione, по законам массового искусства — броско, узнаваемо, ярко, с режиссерской «педалью». И тут мы вторгаемся in medias res — в самую суть вещей. Известно, что вся история музыкального театра есть борьба за расстановку акцентов в данном словосочетании.

В системе staggione, очевидно, превалирует ТЕАТР, а музыкальное начало отступает на второй план. Посему оценивать, скажем, работу дирижера Кевина Маллона в категориях профессиональных было бы весьма некорректно, ибо она лежит за пределами этих категорий. Партитура «Кармен» предстает в спектакле чем-то донельзя блеклым и тягомотным, лишенным огня, живости, энергии...

А в репертуарном оперном театре МУЗЫКА есть мера всех вещей, альфа и омега спектакля, его художественная доминанта. Отсюда — кардинальное различие двух этих систем, их внутренняя несовместимость.

«Кентавр» из театра репертуарного и staggione, что был предложен Одесской опере Сергеем Проскурней, есть вещь, давненько на Западе отвергнутая. На конференции крупнейших оперных театров Европы (Вена, ноябрь 2006 года) система semi-staggione (полупрокатного, полурепертуарного театра) была отклонена как несостоятельная — ни творчески, ни финансово.

90 «закупленных» спектаклей в сезон — такой проект обходится театру ровно вдвое дороже, нежели собственные постановки. Герд Юккер, интендант дрезденской Semperoper, полагает: там, где существует 400-летняя традиция оперного искусства, необходимо иметь здоровый базис в виде репертуарного, ансамблевого театра. И пусть в Одессе опера имеет историю вдвое более короткую, чем в Германии, но это НАША, собственная, традиция, которую следует активно, творчески развивать — вместо того, чтобы тащиться в арьергарде европейского музыкального театра.

К тому же и звание Национального театра обязывает поощрять отечественных дирижеров, режиссеров, сценографов; создавать собственные оригинальные постановки. Именно это, на мой взгляд, и должно стать сверхзадачей Одесского оперного.

Почему бы к 200-летию театра не провести под эгидой Всемирного клуба одесситов международный композиторский конкурс на создание оперы для Одессы? К открытию памятника Исааку Бабелю поставить «Одесскую легенду» Алены Томленовой вкупе с замечательной «Конармией» питерского автора Игоря Рогалева. Пригласить ведущих режиссеров драмы для постановки опер и интересных хореографов — для балетных спектаклей.

И эти спектакли — экспортировать в Европу! А не использовать наших молодых вокалистов в качестве дешевых «гастарбайтеров» для тривиальных постановок, выдавая это за «процесс евроинтеграции отечественной музыкальной и театральной культуры», как громогласно вещает о том буклет новой «Кармен»...

...Когда я писала эти заметки, получила письмо профессора Киевской консерватории, доктора искусствоведения Елены Сергеевны Зинькевич: «В украинской музыке есть много интересного, не шедшего нигде. Из всего этого можно составить золотую афишу. Фолк-опера Евгения Станковича «Цвiт папоротi» — была в свое время заказана Францией, состоялась генеральная репетиция (с роскошными декорациями Лысика), и... запрещена украинским ЦК партии. «Бег» Бибика по Булгакову — тоже было указание «не пущать». «Шельменко-денщик» Виталия Губаренко — чудная комическая опера (была поставлена в Харькове). «До третьих петухов» (по Шукшину) Владимира Зубицкого. Опера-балет «Вий» Губаренко (ставилась в Одессе — великолепный был спектакль с декорациями Лысика). Несколько опер по Чехову есть у Юрия Ищенко — «Верочка», «Дядя Ваня»; «Палата № 6» В. Зубицкого — одноактная камерная опера, шла у нас в оперной студии. У Кармеллы Цепколенко есть «полнометражная» опера «Портрет Дориана Грея».

Есть авангардные опусы (скорее для малой экспериментальной сцены) у Аллы Загайкевич.

Вот то, что навскидку вспомнилось...».

Марина ГАЛУШКО.

Фото Олега ВЛАДИМИРСКОГО.

кинопремьера

«Мелодия для шарманки» — название счастливое

В Одесском кинокомплексе «Синема-Сити» состоялся допремьерный показ нового фильма Киры Муратовой «Мелодия для шарманки» для съемочной группы, на котором присутствовала также пресса.

К сожалению, режиссер на показ не приехала, так как больна бронхитом. Зато были маленькие актеры Лена Костюк и Рома Бурлака, а также занятые в фильме заслуженные артисты Украины Георгий Делиев, Наталья Бузько, Игорь и Ольга Равицкие, артисты Анатолий Падука, Наталья Князева, Ута Кильтер, Евгений Юхновец и другие.

Руководитель киноклуба «Ю-синема» Ян Юсим так объявил о начале показа:

— Мы присутствуем на одесской премьере нового фильма выдающегося режиссера современности Киры Георгиевны Муратовой. Неделю назад закончился международный Московский кинофестиваль, где фильм «Мелодия для шарманки» удостоился четырех наград. Приз за лучшее исполнение женской роли получен Леной Костюк, приз ФИПРЕССИ, приз международной федерации киноклубов «Колючий взгляд» и приз Московской федерации киноклубов.

Далее на сцену перед экраном вышла часть съемочной группы во главе с продюсером Олегом Коханом («СОТА Синема групп»).

Художник-постановщик фильма Евгений Голубенко зачитал несколько слов, написанных режиссером фильма: «Не удается выкарабкаться из болезни, и потому отсутствую. Долго мечтала увидеть этот фильм на пленке, в хорошей операторской копии. Не получалось, очень долго копию не печатали, и я сумела внушить себе, когда уже заболела, что я увидела фильм на пленке, изображение мне нравится!».

Затем Голубенко представил по просьбе режиссера Лену и Рому, исполнителей главных ролей, поздравив Лену с призом за главную женскую роль.

После просмотра гости разошлись, сожалея о том, что из-за болезни режиссера не состоялось запланированное ранее обсуждение. Олег Кохан отметил, что «музыкальное» название всегда оборачивается для фильма большим успехом. Так было с «Настройщиком», так получилось и с «Мелодией для шарманки». Фильм очень скоро выйдет в одесский прокат, а после того, как его посмотрят зрители, разговор о нем можно будет продолжить — в форме рецензии...

Мария ГУДЫМА.

Одесса: годы и судьбы

Борис Нечерда: талант, характер, судьба

У него была редкостная, «необъяснимая» фамилия, в которой смысловую нагрузку несут полюсные, почти равноударные НЕ и ДА.

Он предпочитал вести свой челн на стремнины порогов и водоворотов, а не выбираться на удобную твердь и тащить ковчег волоком...

Борис Нечерда (справа) и автор очерка, писатель Анатолий Глущак на балконе редакции «Комсомольской искры», начало 60-х годов.

ПОСТУПИВШИЙ в институт молодой стихотворец из глубинки не мог потеряться в Одессе, известной своими литературными именами и традициями. А Борис Нечерда был не робкого десятка: не откладывал надолго визит в местную писательскую организацию, где опытные И. Рядченко и Е. Бандуренко оценили способности новичка. И в литературном объединении, которое собиралось в том же пушкинском доме, при каждой встрече был готов вынести на пристрастный суд товарищей новые стихи.

Талант — это способность к самообучению. Пришла пора печататься. И подборки Бориса появились во всех трех областных газетах и в «Моряке» — других газет в то время в Одессе не было. А вскоре Нечерда был взят в штат «Комсомольского племени». Редактор Ерванд Григорянц «раскручивал» газету в газете «Студенческие вести», которую творили питомцы местных вузов. Кстати, из актива «СВ» выросли сотрудники, ставшие гвардией одесской журналистики, — Б. Деревянко, Л. Гипфрих, Ф. Кохрихт, Е. Голубовский, а пятеро впоследствии станут членами союза писателей.

В этой конкурентной среде Нечерда был среди лидеров. За два с небольшим года он публикует в «Комсомольском племени» 14 подборок стихов (согласно именному библиографическому указателю 1994 года). На третьем курсе Борис уходит из водного института — он еще не расстался с надеждой поступить в московский литературный институт. Подсобрав рукопись, едет в Москву, однако там что-то «не срослось». Скорее всего, в общежитии литинститута, где еще можно было встретить немало бывших фронтовиков, резонно посоветовали дождаться выхода первых книг, поднакопить опыт.

Борис впрягается в газетную работу, много ездит по области — из командировок, бывало, привозил стихотворные репортажи на целую страницу. Нечерду уже торопят писатели-наставники: пора заявить о себе книжкой. Составление рукописи для издательства не заняло много времени. Но ждать выхода дебютного сборника надо было долгие месяцы: книгоиздательская арба тогда двигалась медленно, ибо была плановой.

Всю осень 1962 года Нечерда живет отшельником в рыбацком курене под Черноморкой. Ему надо было, как богатырю из народной думы, выбирать дорогу на перекрестье дорог. Выяснилось, что оценки рукописи у привлеченного рецензента, издательского редактора и автора предисловия не совпадают. А почему так однозначно высоки оценки появившихся недавно первых книжек Драча, Винграновского, Коротича? Перечитал эти киевские издания и убедился, что каждый говорит своим голосом, обладая индивидуальной стилистикой, ярким словарем.

А для кого пишет он, Борис Нечерда? Для газеты? Для ребят из студенческих общежитий, где щедро звучит украинская речь вчерашних селюков? Для щедрого на ловкое, узорное слово дяди Сани из родного села Ярешки в Житомирской области? Для матери Ганны? И почему в дощатом курене у глинистого берегового обрыва вспоминаются метели на Урале, где Борис в военные годы жил с родителями в эвакуации?.. Смеркалось рано, было холодно и голодно. Жили в барачной комнате — по семье в каждом углу. Света не было, керосин для общей коптилки экономили. Мама, укрыв детей, начинала рассказывать сказки. Пела украинские песни. Когда замолкала, из «русских» углов звучали просьбы: «Продолжай, хохлушка, наши тоже еще не спят», «Ганна, ты про Ивасика-Телесика напомни и Котигорошка...».

2 ноября 1962 года в «Комсомольском племени» была опубликована подборка стихов Нечерды на украинском языке. Муза поэта вернулась в родную языковую стихию. Навсегда осталось в моей памяти начало «Пiвникiв» из той рубежной подборки:

А що хотiв сказати скульптор,

як в тiло хворого — хiрург.

Поэзия высокой художественной пробы! Как сдержанно написан 22-летним автором этот сюжет-гротеск, как выразительна «немая сцена» — будто из детского сна-кошмара, что вынуждает скульптора поступать так абсурдно, саморазрушающе?.. А вы, читатель, чувствовали кожей атмосферу сталинщины? Тогда вы можете ответить на непритязательный вопрос строфы, начинающейся словами «А що хотiв сказати скульптор?..».

С НЕЧЕРДОЙ меня связывали почти 40 лет надежные товарищеские и творческие отношения, сложившиеся в уже упомянутом «Комсомольском племени». Я сберег многие вырезки, автографы, все книги ровесника. Но «Пiвникiв» не нашел ни в дебютном «Материке», ни в последующих книгах. Издательство выпустило в 1963 году скромную книжечку объемом чуть больше одного печатного листа, приложив максимум усилий, чтобы представить автора, сосредоточенного на мотивах «страстной гражданственности, правдолюбия, острой публицистичности». А проверку временем выдержали всего 4-5 стихотворений. Говорю это с дистанции целой эпохи и не вступаю в спор с В. Стусом, который положительно отзывался о «Материке» в двух обзорах. Предполагаю, что известный в последующем диссидент выдавал Борису авансы, зная частично материал его следующей книги.

«Лада» и «Барельєфи» — вторая и третья книги Бориса Нечерды — стали не только визитными карточками автора, но и знакового поколения шестидесятников. Наш земляк плодотворно потрудился в жанре поэмы, реализуя потенциал своего таланта при создании «Шевченко», «Лады», «Данте». Работа над развернутыми стихотворными полотнами требовала устойчивой концентрации творческих и волевых усилий, самообразования (Нечерда, уйдя из института, по сути остался «вечным» студентом), владения инструментарием ремесла.

Брендом поэта стали так называемые ассонансные рифмы, позволяющие ему находить не только неожиданные и неизбитые звуковые сближения слов, но и нюансы мыслей, расширяли диапазон и градацию тропов. Традиционная в украинской поэзии точная рифма (от которой Нечерда, конечно же, не отказался) неизбежно «калибрует» и образную механику стиха. Ассонансы же, если они применяются механически, на уровне рефлекса, становятся надежными скрепами формы и содержания.

«ЧУЖI РЕМЕСЛА, я до вас голодний, як до землi розхристаний Микула!», — написал он в молодости крылатую фразу. Не ограничиваясь стихотворством и журналистикой, он был своим в мастерских лучших одесских художников. У Василия Мязина он дотошно высматривал и выпытывал приемы и секреты обработки металла — чеканки и литья. С годами достиг высокого уровня: его чеканные композиции благодарно берегут друзья и коллеги. Плодотворным было творческое содружество Бориса с большими мастерами живописи и графики Юрием Коваленко и Александром Ануфриевым, также сотрудничавшими с молодежной газетой. Результат: дюжина оформленных поэтом книг в «Маяке».

Что говорить: руки и голова у Нечерды были на месте. Помню такой случай. Борис Деревянко курил трубку. Имел такую слабость: собирал трубки не для коллекции, а для практического использования. Но обращался с ними совсем не бережно: постоянно выковыривал пепел острым ножом. Так появлялись лишние отверстия. Тезка редактора «Вечерки» однажды высмотрел на приставном столике это «кладбище» и возмутился: «Давай их мне, приведу в порядок». Месяца через два поэт при мне вручил хозяину спасенную коллекцию. Прецизионная работа была выполнена по реставрации. И где только нашел он материалы (не говоря о терпении) для вставок, «латочек», как подобрал нужные клеи и лаки!

А харалужный характер (вспомните эпитет из «Слова о полку Игореве») Бориса Нечерды взламывал рамки, ниши, сшибал на скорости ограничительные знаки. Это касалось жизни: был неважным семьянином, бражничал, не уклонялся от «мужских разговоров».

В творчестве был самодостаточен: не модничал, но и не держал себя в узде, творческую планку каждый раз устанавливал выше головы. И сам определял удачность/неуспех разбега и «прыжка»: от нескольких поэм включил в «Избранное» только фрагменты, а из венка сонетов «Здрастуйте, я прийшов» и вовсе самоиздевательски (из 210 строк!) сохранил 2 строфы.

Был на подозрении у властей, киевского литературного ЦК. Как можно: встречался со Стусом, художницей Аллой Горской, убежденными антисоветчиками. Раз за разом стихи одессита появлялись в антологиях и сборниках, выходящих в разных странах Европы, в США и Канаде. Разумеется, что отбор для этих изданий проводился не в подконтрольном академическом Институте литературы, а националистами и профессиональными литераторами «забугорья». Следовало (по Нечерде персонально): усилить бдительность цензуры, выяснять — сам ли посылал стихи, через кого мог передавать, с кем контактирует? Надолго прикрепляли «пастухов». Поэт знал о «зафлаженности» и напрямик писал об угрозах «психушки», издевательски приглашал подслушивающих залезать даже под кровать. В отместку — отложенные на годы публикации ряда произведений («Пiвники» так и остались фантомом, а их расширенная версия была обнародована лишь в 1991 году).

Дважды — в 1970 и 1984 гг. — киевские издатели и цензура учиняли настоящий погром над верстками книг Нечерды, выбрасывая из них даже то, что было напечатано в Одессе. За три десятилетия он смог единожды пробиться на страницы журнала «Вiтчизна», трижды — «Лiтературної України». А литераторы средней руки, тем более — руководители писательских подразделений в подцензурные времена, что при новодемократии сшибали всевозможные премии и привилегии, издавали все подряд, не замечали катакомбного по сути поэта Бориса Нечерды.

Богдан Сушинский самодовольно-кощунственно даже попытался приземлить творческий подвиг Нечерды, дважды, с интервалом в несколько лет, печатая статью с названием «Поет без Голгофи, як Христос — без хреста». Не будем комментировать это название, разоблачающее кругозор и уровень представлений о духовных вершинах и ценностях автора. Нечерду надо было удосужиться прочитать. Он в стихотворении «Оскарження Пiгмалiона» подобным оценщикам адресует концовку:

Це страшно й уявить:

ожилих Галатей...

Кое-кому хватает фантазии представить себе крестный ход поэтов на гору мученической смерти с прописной буквы. Вот что может случиться при головокружении, если забираться на стопы и ступени званий, книг, самомнения.

Стараниями Тараса Федюка, вышедшего вместе с Нечердой из Союза украинских писателей, в 1999 году была издана «Остання книга» Бориса Нечерды.

В 2000 году поэту посмертно присуждена Национальная премия имени Тараса Шевченко.

На могильном памятнике поэта — две строки. БОРИС НЕЧЕРДА. И ниже — 11.07.1939 — 11.01.1998. Прах покоится на втором Христианском кладбище. Слева — общая могила жертв сталинских репрессий, справа — стена-колумбарий. И напротив, у входа — скромная оградка, черный камень с мраморной маской. Именно к этой могиле редко кто приходит...

Анатолий ГЛУЩАК.