|
|
   |
Все началось в жаркий июньcкий день 2000 года, когда никому неведомый подросток, доверху наполненный амбициями стать поэтом и огромным количеством детских комплексов, ожидал встречи с руководителем литературной студии Пушкинского воскресного лицея, что на ул. Льва Толстого, В. Л. Морозом.
Мальчик пришел раньше, чем было нужно, — какой-то неопределенный трепет охватывал все его существо, пока он ждал.
— Валентин Леонидович вот-вот подойдет, не волнуйтесь, — заметив беспокойство, ободрила подростка невысокая черноволосая женщина — создатель и руководитель Пушкинского лицея, видный ученый-пушкинист Лидия Щербина.
Наконец на лестнице послышались торопливые шаги, легкий стук трости о камень ступеней — и в просторный кабинет быстрой и уверенной походкой вошел пожилой, но бодрый мужчина в светлом костюме, с гордо поднятой головой и суровым взглядом (точнее, тогда мнилось, что суровым). В правой руке его находилась резная, ручной работы трость, в левой — небольшой черный чемоданчик. Мягкий снег седины и большие очки довершали первое впечатление.
Мужчина пристально посмотрел на мальчика и протянул ему широкую крепкую ладонь:
— Здравствуйте! Меня зовут Валентин Леонидович.
— Добрый день! Очень приятно, Саша, — оробев, ответил подросток.
Этим подростком был я — Александр Коробейников.
— С чем вы ко мне пришли, Саша? — чуть улыбнувшись, спросил мужчина — и отвел меня в другой кабинет, где никого не было и можно было в тишине разобрать мои писания.
В тот день Валентин Леонидович решительно забраковал все, что я написал ранее (целую гору тетрадей!), и сказал, что надо начинать с нуля. Но талант есть, и поэтому он согласен со мной работать.
Начал он с того, что заставил меня выучить все существующие стихотворные размеры, наказал каждый день читать словарь русского языка — для систематического пополнения словарного запаса и объявил о необходимости создания своей поэтической библиотеки. «У каждого поэта должна быть своя библиотека», — без тени иронии часто говорил он.
На занятиях было интересно: он всегда приносил книги, непременно разные — от Ахмадулиной до Тычины, рассказывал о судьбе поэтов и их стихов, часто читал вслух.
И неизменно просил приводить к нему пишущих ребят, если таковые есть на примете. Знакомясь с новичком, он жадно вчитывался в него, как в книгу, прощупывал, вертел, перелистывая страницы души. И всегда твердо выносил решение: талантлив или нет. С бесталанными поэт не работал принципиально — ему было неинтересно. Вообще во всем, что так или иначе касалось поэзии, он был непоколебимо, бескомпромиссно честен. Многих это отпугивало, но мы, его ученики, эту честность понимали и ценили. Я говорю «мы», потому что взял на себя смелость сказать от имени троих: Александры Григорьевой, Владимира Немерцалова и себя.
Где-то осенью 2001-го он невзначай и как-то по-родному пригласил меня к себе — кажется, была суббота. С порога я был изумлен количеством молодых людей, находящихся там и шумно обсуждающих что-то с невысокой энергичной женщиной, супругой Валентина Леонидовича. Помню, удивился тогда её аристократической вежливости и совсем молодому голосу... Он и теперь у неё такой.
Ирина Алексеевна Мелихова была и остается удивительным человеком, доброта и благородство которой причудливо сочетаются со стальной волей и умением противостоять любым жизненным бурям, которых было немало! Она трепетно и глубоко любила поэта, его сложную творческую возвышенную натуру, а он неизменно отвечал ей взаимностью. Это был неподражаемый пример для подражания.
Так вот, я переступил порог их гостепримного жилища, но едва успел представиться Ирине Алексеевне и молодым людям, её студентам-дипломникам, как Валентин Леонидович увлек меня в свой маленький уютный кабинет — в святую святых поэта. Здесь было огромное количество книг! В основном — поэзия, украинская и русская. Он часто говорил с гордостью: «Я плохих поэтов не читаю!».
Тогда я впервые взял у него несколько книг — почитать, с возвратом. После это вошло у нас в традицию — он всегда с удовольствием давал нам читать любые книжки. И не менее часто любил дарить их нам.
Время шло. Валентин Леонидович по-прежнему строго, но и объективно оценивал, подсказывал, советовал, активно помогал с участием во всевозможных конкурсах, пробивал нам публикации в периодике, переживал, когда мы оступались, и радовался любой нашей удаче, как ребенок. В нем всю жизнь жило что-то детское-детское, непосредственное.
С 2005-го прежнюю литстудию упразднили и Валентин Леонидович еще года четыре преподавал стихосложение уже в другом месте. Теперь я всё чаще приходил с новыми стихами не в студию, а прямо к нему домой. Наши встречи стали намного реже — я не успевал, а поэт очень переживал в такие периоды, ругал и укорял меня за лень и необязательность, что, впрочем, правда.
Валентин Леонидович продолжал активно работать: создавал новые стихи, готовил с нами к публикации новые сборники. В 2005-м, в день его рождения, вышла солидная книга «Избранное», часть стихов, которые мы с Немерцаловым перевели на русский язык. Большинство переводов, кстати, ему понравились.
Немерцалов теперь — даровитый микробиолог, счастливый муж и отец двоих сыновей. Григорьева — член союза писателей Украины, журналист. Я — моряк с юридическим образованием.
Последний раз я говорил с поэтом за несколько дней до его ухода — болезни последних трех лет жестоко измотали его тело и душу. Знаю, что он до последнего вздоха любил жизнь во всей многогранной полноте ее проявлений. По телефону же я услышал страшную фразу: «Прощай, Саша! Больше мы не увидимся...».
Простите меня за все, Валентин Леонидович, поэт, учитель и друг. Вы всегда мне верили, даже когда я сам не верил себе. Поверьте и сейчас: вы продолжаете жить! Вы навсегда с нами. Навсегда — со мной.
Александр Коробейников