|
|
   |
Здравствуйте, Лариса Григорьевна!
Давно собирался Вам написать, но теперь есть повод, юбилей «Вечерней Одессы», о котором напомнил Толя Мазуренко три недели назад. И я хочу повторить то, что говорил в Нью-Йорке ему и Серёже Мартынову (пресс-атташе «Черноморца»): «Тем, что я стал писателем, я обязан Бурчо, Мазуренко и Деревянко». Именно в этой последовательности.
Бурчо. «Вечёрка». Конец 80-х. Когда я принёс в отдел культуры первую главу «Маразлиевской, 5», тогдашний зав. отделом отказался её печатать: «Это же Бабель. Нам это не надо».
— Е. М. — взмолился я, — это не Бабель, а Гругман.
— Видишь стопку писем, — ответствовал он, указав на гору бумаг высотой в четверть метра. — Твой рассказ в порядке очередности будет здесь...
...Я понял, что в «культуре» ничего мне не светит, и через некоторое время пришёл к Вам. Вы возглавляли тогда отдел — боюсь ошибиться в названии — общественно-политический. Первая же публицистическая статья без сокращений была опубликована на второй полосе. За ней пошла вторая, третья... десятая... Вы открыли мне дверь в «Вечёрку». Горжусь статьями: «Га-спа-да юнкера, где вы были вчера» («ВО», 29.09.92), «Взгляд в себя» («ВО», 31.10.92)...
Вторым добрым гением был Мазуренко. За пивом я прочёл ему как-то первую главу «Маразлиевской, 5». Толе понравилось, и понеслось...
Каждое утро я писал новую главу, к полудню звонил в «Одесский вестник» (Толя работал там замом главного редактора), зазывал к себе и читал новую главу. За полторы-две недели повесть была написана. Она писалась для Мазуренко. Он был первым слушателем, а затем и читателем (редактором) книги «Невеста моря».
Третьим добрым гением был Борис Федорович Деревянко. Зная крутой нрав Б. Ф., я его избегал и статьи сдавал Вам, иногда через Волокина. По волокинской линии под псевдонимом Рафаил Ривилис в предновогоднем номере, представлявшем якобы новую одесскую газету «ЧМО», появились розыгрыши — один из них, об экспроприации холодильников, наделал много шума («Опыт копировать нельзя» — «ВО», 31.12.1991).
На газету обрушился шквал звонков и писем. Когда страсти улеглись (пришлось печатать опровержение), зав. отделом культуры, встретив меня в коридоре редакции, сказал: «Рафа, никому не говори, что ты автор. За такие розыгрыши убивать надо».
Так вот, когда вышла первая книга «Невеста моря» (включавшая повесть «Маразлиевская, 5»), я решился вручить её Б. Ф.
Через две недели с присущей ему прямотой он сказал: «Книга неровная. Есть отличные рассказы, а есть и провальные».
Отнесся к этому я спокойно, так как некоторые рассказы самому разонравились, но у меня с собой была уже новая книга, только что вышедшая, «Боря, выйди с моря», которую я вручил Редактору с просьбой высказать своё мнение.
Через две недели я вновь зашёл в кабинет Деревянко. По выражению его лица трудно было что-либо понять.
— Я прочёл книгу, — сказал он. — И хорошо, и плохо.
Я сжался, готовясь принять удар, ведь книгу писал залпом, торопливо, сидя на чемоданах, опасаясь, что в эмиграции не смогу вернуться к труду литератора.
— И хорошо, и плохо, — повторил он. — Плохо, потому что ничего нового для себя я не нашёл. Это юмор Ильфа, ирония Бабеля и сатира Жванецкого. Выше их ты не поднялся. А хорошо, — он выждал паузу, — потому что другие и это не могут.
Он не назвал имена других одесских писателей (к некоторым я отношусь с большим уважением) и, конечно, завысил оценку, но Б. Ф. никогда не лукавил и всегда говорил то, что думал. После его отзыва я поверил в себя. Это стало толчком для написания других книг, художественных и non-fiction, изданных на русском и английском языках в России, Украине, США и Израиле...
...На этой ноте я завершаю, с благодарностью вспоминая «Вечёрку» и моих добрых гениев. А газету поздравляю с днём рождения, она сохранила традиции, заложенные отцом-основателем.
С уважением
Рафаэль Гругман.