|
|
   |
Прочитал в газете «Вечерняя Одесса» за 22 марта 2011 г. о юридической помощи для детей войны, и хочу сказать, что информация очень полезная, — кто имеет силы, безусловно, может воспользоваться ею в борьбе за доплату к пенсии. А должно быть все иначе.
Достаточно в управлении Пенсионного фонда посмотреть в документах на пенсию день рождения и убедиться, попадает ли пенсионер под определение детей войны. Остальные процедуры осуществляются автоматически, и никто не должен куда-либо ходить. Я отношусь к категории граждан «Дети войны». На моем счету 4 инфаркта и 6 операций (все по жизненным показаниям). А ведь есть многие еще с худшим здоровьем и старше по возрасту. Большинство людей не смогут добиваться доплаты, а государство, похоже, на это рассчитывает.
Что сегодня молодые люди, да и многие чиновники знают о жизни детей войны? Это не просто статья закона, указывающая на промежуток между 2 сентября 1927 года и 2 сентября 1945 года. Это дети, которые были одеты во что попало и спали где попало. Многие из них не знали, что такое конфеты, мороженое, но знали хорошо, что такое голод, макуха, обгрызенные кочаны яблок или груш на улице в пыли и, в лучшем случае, очень тоненькая пайка хлеба. Им пришлось увидеть во время войны такое, что калечило их души, и боль сохранилась навсегда. Многие из них скитались по дорогам в тылу врага, находились на оккупированной территории, видели, как фашисты убивали, травили собаками, вешали людей.
Дети войны — это те, кто подростками работали голодными у станка и собирали урожай для фронта. Это осиротевшие пацаны, которые в 1943—1944 гг. заменяли моряков на трудоемких работах на специализированных судах-земснарядах на Черном море. Это дети, которые добывали разведданные для своего полка или партизанского отряда. Это дети, которые после войны всматривались в лица солдат, возвращавшихся с фронта, с надеждой встретиться с отцом или матерью. Это дети, которые в послевоенном 1947 году умирали или с трудом выживали из-за голода.
Когда я беспризорничал, меня подобрали в 1947 г., опухшего, лежавшего на земле, и погрузили вместе с другими в кузов машины, а затем лечили в больнице, но не всем посчастливилось остаться в живых. Мне также пришлось скитаться по дорогам, пройти через детские приемники-распределители и детские дома, и только через годы я встретился с матерью — за полтора месяца до ее гибели. Когда находился на оккупированной территории, то наибольший страх у меня вызывали мотоциклисты со свастикой на рукавах и большие машины с черными крестами. Детям войны довелось прочувствовать гибель самых близких людей, эвакуацию, оккупацию, концлагеря. Детская память очень крепкая, и писать о таком тяжело.
Детские дома, которые находились в селах на оккупированной территории, были у фашистов под подозрением. Проводились обыски с целью обнаружения партизан. Старшие ребята в 12—13 лет уходили в партизаны. В этом возрасте ребят угоняли в Германию для выполнения трудоемких работ на лесопильных заводах и лесоразработках.
В концлагерях гитлеровцы в белых халатах брали кровь у детей для лечения своих офицеров. Эти дети были донорами для солдат и офицеров немецкой армии.
С благодарностью вспоминаю директоров и воспитателей детских домов г. Первомайска Николаевской обл. (тогда Одесской обл.). После окончания войны директорами многих детских домов становились офицеры-фронтовики. Ходили в армейской форме, при орденах. Они были разными, но делали многое для детей войны. В спецдетдомах создавали подсобные хозяйства, швейные, сапожные, столярные мастерские. Проходило время, и дети войны вместе со старшими своими наставниками восстанавливали разрушенную страну, в том числе объекты, которые сейчас прихватизированы. Эти люди уходят из жизни, а с ними и их надежды на что-то лучшее. Не в их силах уехать на заработки в другую страну или менять профессию и образ жизни.
У детей войны не было нормального детства, а сейчас у многих нет достойной старости.
Анатолий Мошнянский. Пенсионер