|
|
   |
Тему этого очерка мне подсказал интернет. Роясь в груде привычных моему слуху старых песен, которые в давние советские времена исполняли Вадим Козин, Клавдия Шульженко, Изабелла Юрьева и другие, я вдруг услышал песню, напомнившую начало моей морской жизни.
Вскоре после Второй мировой войны, окончив мореходную школу, я в свои неполные 17 лет поступил на работу в Черноморское пароходство — кочегаром на пароход «Курск». Это был старый изношенный пароход, построенный в Англии в 1915 году. Пароход пережил Первую мировую войну, Вторую мировую войну и в свои «преклонные» годы, еле выгребая против встречной волны, работал на каботажной линии Одесса — Мариуполь — Одесса, доставляя в наш город донбасский уголь.
Старые, давно не чищенные котлы парохода еле удерживали пар на марке (это давление в 15 атмосфер). Мы, молодые кочегары, работая полуголыми у раскаленных топок, бросали и бросали в них лопатами уголь, но каждый раз из машинного отделения прибегал в кочегарку вахтенный механик и кричал: «Пар давайте, пар! Машина еле тянет!» И мы давали…
После тяжелой вахты, помывшись в судовой бане, наскоро поев в столовой перловой каши и запив кружкой кипятка (время было голодное, и даже чая рассыпного не было), бежали под полубак в матросский кубрик (палубная команда жила в носовой части судна, а машинная — в кормовой). В этот тесный матросский кубрик с двумя крохотными иллюминаторами набивалось много народу, потому что матрос Коля Березкин, превосходно игравший на гитаре, пел старые морские песни. Слушая их, мы забывали, что плывем на старом дряхлом пароходе вдоль черноморских берегов, и представляли, что идем где-то в далеких экзотических морях, как и подобает настоящим морякам.
Из тех песен мне запомнились две. В первой, бывшей, вероятно, образцом народного творчества, звучал такой куплет:
Девушку из маленькой
таверны
Полюбил суровый капитан.
Девушку с глазами
дикой серны
Он увез с собою в океан…
Вторая песня, которую напомнил интернет, называлась «Девушка из Нагасаки». А у этой песни был автор — одесская поэтесса Вера Инбер. Музыку написал известный в 20-е годы прошлого столетия композитор Поль Марсель.
В стихотворении Веры Инбер девушку тоже полюбил «суровый капитан», она тоже танцевала в маленькой таверне, куда капитан всегда возвращался после рейса. У нее были «следы проказы на руках», но это не отпугивало моряка. И однажды он узнал, что ее убили в пьяной драке.
Коля помногу раз пел эту песню, но она никогда не надоедала нам. Мы подпевали, а когда доходили до трагического финала, у многих в глазах стояли слезы.
Шли годы, я уже работал на других судах, заочно учился, постигая морскую науку, и, постепенно поднимаясь по служебной лестнице, стал старшим механиком. Однажды, где-то в середине 70-х годов прошлого века, на теплоходе «Аркадий Гайдар» мы пришли с грузом хлопка в японский порт Нагасаки.
9 августа 1945 года город и порт подверглись варварской атомной бомбардировке. До этого, 6 августа 1945 года, такой же атомной бомбардировке со стороны американцев был подвергнут город Хиросима. В Хиросиме за несколько минут в атомном пожаре было уничтожено 200 тысяч человек. В Нагасаки за то же время после взрыва американской атомной бомбы погибло от 70 до 80 тысяч человек, а к концу 1945 года от радиации умерли от 90 до 160 тысяч человек.
До прихода в Нагасаки мы несколько раз доставляли хлопок в другие японские порты: Осаку, Кобе, Иокогаму. Но когда получили распоряжение идти под выгрузку в Нагасаки, у меня появилось чувство страха, хотя с того трагического дня — 9 августа 1945 года — прошло много лет, но мне казалось, что, ступив на этот японский берег, я буду облучен оставшейся после ядерного взрыва радиацией.
При входе в порт два мощных буксира, развернув наш теплоход, аккуратно поставили его к причалу. Как принято в японских портах, на борт поднялась инспекция по технике безопасности. Проверив палубу, трапы, поручни, комингсы трюмов и убедившись, что человек нигде не зацепится и не поранится, японцы подняли над судном зеленый флаг. Это означало: можно начинать работу.
Еще до прихода в Нагасаки мы заказали по радио 50 тонн дизельного топлива. Когда началась выгрузка, к нам подошла топливная баржа. Выгрузка хлопка шла с левого борта на берег, а баржа стала с правого борта, с морской стороны.
Японцы с баржи с помощью наших механиков начали устанавливать приемный шланг. То ли шланг был плохо установлен, то ли по другой причине, но, когда начали перекачивать топливо, шланг оборвался и дизелька пошла в воду. Это уже было ЧП. В порту стояло много судов, но над нами зависли два вертолета, фотографируя случившееся. Вскоре на борт снова поднялись инспекторы для выяснения причин случившегося и наказания виновных. С ними была переводчица, симпатичная девушка по имени Йоко-сан.
В случае, если бы была установлена наша вина, пришлось бы уплатить штраф 1,5 миллиона японских йен. Но надо отдать должное японцам, они были объективны и с помощью переводчицы установили, что вина за разлив дизельки лежит на работниках баржи. Когда все формальности закончились, я пригласил переводчицу к себе в каюту на чашку кофе. Мне было интересно узнать, откуда она знает русский язык. Оказалось, она училась в Токио в университете на факультете славянских языков. Сама уроженка Нагасаки, после учебы вернулась в родной город и работает учительницей. Ее обе руки были черными, словно обгоревшими после пожара. Я спросил: «Что это?». Она сказала, что после взрыва атомной бомбы ее мать, получив большую дозу радиации, умерла, передав это родившейся девочке по наследству. И еще она сказала, посмотрев на свои руки: «Не знаю, сколько мне суждено, но так хочется жить!».
С того рейса прошло много лет, но сегодня, когда идет в Украине страшная, развязанная Путиным война, когда я слышу разговоры о применении в этой войне, шагнувшей далеко за пределы Украины, атомного оружия, я вспоминаю эту девушку из Нагасаки, ее черные от радиации руки и ее фразу «Так хочется жить!».
Я думаю, что любой человек сегодня, слушая по радио или телевидению сводки с фронтов, тоже думает про себя или говорит: «Так хочется жить!».
Аркадий Хасин