|
|
   |
«Опять всё путают журналисты, — скажет дотошный читатель. Все мы выросли на книге «Два капитана» Вениамина Каверина. А может, автор имеет в виду «Три товарища», так это Ремарк».
Успокою читателя. И я люблю Каверина, всю юность искал сведения об экспедиции капитана Татаринова. Возможно, и сейчас продолжил бы эту тему, но вытеснила другая история.
В этом году, а точнее — 1 июля 2023 года, исполнится 50 лет одесской «Вечерке». Работал в ней с первого дня. И для первого номера брал большое интервью у капитана дальнего плавания.
За шесть десятилетий работы в печати встречался со многими капитанами. Одних уже и не вспомню в лицо, другие навсегда остались зарубинками в памяти.
Это Ким Никифорович Голубенко, Константин Иванович Тамбовский, Вадим Николаевич Никитин.
Три капитана.
В последней декаде июня 1973 года зовет меня Борис Деревянко в свой кабинет. Спрашивает, что будешь предлагать в первый номер газеты. Бодро отвечаю, что договорился на киностудии со Збандутом пройти по павильонам, хочу сделать репортаж с нескольких съемочных площадок.
— Это интересно, но можно и позднее, — говорит Деревянко. И спрашивает: — Как думаешь, какая профессия превалирует в нашем городе?
— Торговые работники.
— Смешно, но не точно. Уверен, что моряки.
— Но я же собираюсь заниматься культурой.
— Ты спецкор, будешь там, где газете нужно… Ты мне когда-то рассказывал, как для «Комсомольської іскри» встречался с капитаном Голубенко. Посоветуйся с ним, кого из молодых капитанов посоветует нам для первого номера.
С Кимом Никифоровичем Голубенко я действительно встречался несколько раз. Это было задание корреспондента АПН в Одессе Иосифа Пикаревича. Познакомил нас фотокорреспондент Михаил Рыбак, который должен был для интервью сделать несколько снимков. Голубенко понравился мой первый вопрос: какую книгу читает капитан в рейсе? Оказалось, что влюблен в Паустовского: «Время больших ожиданий» знаю чуть ли не наизусть. Мой писатель».
В тот же день я позвонил Голубенко. Попросил рекомендовать капитана.
— А я что, уже стар для вас? — Мне показалось, что с обидой переспросил Ким Никифорович.
Я извинился. Нет, говорю, просто Голубенко каждый биндюжник в Одессе знает. А новая газета хочет находить новых героев.
Знаменитым Ким Голубенко стал в 1962 году. Год Кубинского кризиса. Американский военный флот блокировал остров Свободы, где американские разведывательные самолеты обнаружили тайно завезенные на Кубу и нацеленные на США советские ракеты.
Ни одно судно не могло подойти к мятежному острову, население которого начало испытывать нехватку продовольствия. Тогда из Одессы в Гавану вышел «Юрий Гагарин». В его трюмах было двадцать тысяч тонн продовольствия. Об этом рейсе мне рассказывал Ким Никифорович.
Авианосец со своей эскадрильей сопровождал «Юрия Гагарина» почти до самой Кубы. И все это время Ким Никифорович почти не покидал капитанский мостик.
А на подходе к Гаване «Юрия Гагарина» встретили американские военные корабли. Один из них начал быстро приближаться, подняв сигнал: «Требую остановиться!».
— Как идем полным ходом, так и будем идти, — сказал Голубенко старпому.
На восемнадцатые сутки после выхода из Одессы «Юрий Гагарин» вошел в гаванский порт. На переполненном кубинцами причале его встречал Фидель Кастро.
А по возвращении в Одессу Голубенко получил звание Героя Социалистического Труда.
Я не преувеличивал, эту историю в Одессе знали все.
Ким Никифорович попросил пару минут подождать, затем продиктовал мне:
— Тамбовский Константин Иванович. — Я прорывал блокаду, он стоял в блокаде. Молодой капитан.
Такова была предыстория интервью в первый номер газеты. Естественно, я позвонил, сослался на Голубенко, и Тамбовский меня принял. И я узнал об огненных рейсах, в сражающийся Вьетнам.
…Это было в начале 1972 года. Теплоход «Балашиха» снялся в очередной рейс: порты Черного моря — порты ДРВ. Плавание было трудным, северо-западную часть Черного моря сковали жестокие льды, пробиваясь через них, погнули винт. Пошли на Мальту ремонтироваться.
После старались как можно быстрее наверстать упущенное. Машинная команда боролась за каждую десятую узла — надо спешить. Ходовые вахты соревновались за точность удержания судна на курсе, за оптимальный выбор пути. 15 апреля пришли в порт назначения — Хайфон. Стали на внешнем рейде.
Тревожные строки судового журнала:
«16 апреля. 10.00. Массированный налет авиации самолетами типа «фантом» на порт Хайфон. Ведется обстрел бомбами и ракетами. В районе города видны черные клубы дыма. Экипаж собран во внутренних помещениях».
Капитан «Балашихи» К. И. Тамбовский вспоминал эти дни так:
— Массированные воздушные налеты повторялись до десяти раз в сутки. Мы, прежде всего, приняли все меры для обеспечения безопасности людей. Во время налетов на мостике находились вахтенный штурман, начальник рации и вахтенный матрос. Ну и капитан, конечно. Все остальные члены экипажа должны были по сигналу тревоги уходить вниз. Организовали наблюдение за воздухом, все работы вели только в касках.
Эти меры, конечно, несколько уменьшали риск, но никак не исключали его. При массовых бомбовых ударах по береговым сооружениям и акватории порта от близких разрывов бомб, от осколков кипела вода. Когда начались пожары в порту, наши моряки бросились на помощь вьетнамцам. В той обстановке, конечно, приходилось рисковать. И люди выполняли свой долг просто, мужественно, самоотверженно. У нас ведь средний возраст — меньше тридцати, судно комсомольско-молодежное. И ребята вели себя героически.
Едва смолкали взрывы, как экипаж судна выходил помогать вьетнамским портовикам. Вместе с ними расчищали заваленные причалы, растаскивали горящие грузы, спасали их от огня.
В том же ритме жили стоящие рядом советские суда.
До девятого мая продолжались налеты. Почти месяц. А затем порты ДРВ были заминированы.
Советские моряки судов, стоявших с грузом на борту, решили портов не оставлять. Груз, доставленный вьетнамским друзьям, должен быть ими получен.
И вот — блокада. Посреди бомбежек и обстрелов, когда в надстройках — черные пятна пробоин, когда рядом смерть грозит друзьям. Блокада —высочайшее испытание мужества и стойкости. Наши моряки вышли из него с честью.
За этот рейс Константин Иванович, как и в целом вся команда «Балашихи», был награжден.
Так «Вечерка» рассказала еще об одном подвиге и познакомила читателя с еще одним героем.
По сути, я мог бы поставить точку. Но в моей жизни, да и в жизни «Вечерней Одессы» был еще один капитан, ставший лицом капитанского корпуса. Это Вадим Николаевич Никитин. О нем писал Борис Деревянко, Юлия Женевская, да и я. Задумал когда-то книгу «Глазами Борута», это была любимая собака Никитина, начал было писать, но трагическая смерть Вадима Николаевича на капитанском мостике прервала этот замысел.
Удивительный человек был Вадим Никитин. Открытый, веселый, яркий. Он был капитаном теплохода «Одесса» и как бы представлял Одессу в зарубежных походах. И, естественно, он не нравился партийному руководству Одессы. Слишком свободный, слишком умный.
Нас познакомила Юля Женевская. С Никитиным плавал ее брат Владимир Воробьев. И постепенно он вошел в нашу жизнь, бывал у нас дома, на даче. У нас на глазах партийная знать уничтожала этого человека, мешала жить, лишила капитанского мостика.
Кто только не заступался за Никитина. Больше других — Деревянко. Но Никитина сослали на север. И хоть разрешили водить суда, но «ловили» на каждом самостоятельном жесте. Результат — инфаркт. На мостике.
Юля Женевская выпустила сборник воспоминаний «Мастер Никитин». В нем есть очерк Деревянко, моя и её статьи, но нет Монолога Жванецкого о Никитине. Им я завершу это воспоминание о трех капитанах в моей памяти.
МИХАИЛ ЖВАНЕЦКИЙ
Каждый, который не может забыть, пусть вспомнит!
Кто не может забыть прошлое.
Кому оно кажется таким хорошим из-за песен Высоцкого, пусть вспомнит
Вадима Никитина.
Рожденный независимым.
Рожденный свободным.
Рожденный красивым.
Рожденный сильным.
Рожденный гордым.
Рожденный мужчиной.
Пытался жить среди нас.
В виде капитана.
Да... В виде капитана.
Пытался приносить славу и пользу своей стране,
зная, что она этого не прощает.
Эта страна времен Никитина и Высоцкого уничтожала мужчин.
Она делала всех одинаковыми.
И мужчины стали бабами.
А женщины — мужиками.
Где-то ходит какой-то Виталий, начальник транспортного
цеха обкома партии, большой специалист по переделке.
Белых капитанов переделывали за все!
За то, что вошел в синагогу.
За то, что проводил взглядом бегущего бармена.
За то, что вообще был за границей.
Вместе с пароходом.
Ибо должен плавать, не отходя от причала.
А если отошел, то непрерывно радируй,
что подчиняешься, подчиняешься, подчиняешь и одобряешь.
И везешь всем подарки.
И берешь всех на работу.
И целуешь весь обком.
И весь берег.
И ненавидишь куда пошел, и обожаешь откуда вышел.
И ходишь, потому что понял.
И возишь, потому что нужно.
И принимаешь в партию, чтоб ненавидели врага,
и гоняешь кнутом, чтоб лучше его обслуживали.
Страна без валюты, но попробуй сэкономь!
Страна без денег, но попробуй заработать!
Бери на работу, но попробуй выгнать!
Принимай решения, но не смей мыслить!
Терпи аварию, но не давай «SOS»!
Много капитанов ушло из жизни.
Включая тех, кто ходит среди нас.
А он еще пытался оправдаться.
Если бы он знал, в чем?
Если бы все знали, в чем?
Когда виноват просто потому, что мужчина.
Потому, что капитан.
Потому, что гордый.
Потому, что сильный.
Потому, что красивый.
Потому, что независимый.
Потому, что свободный.
Евгений ГОЛУБОВСКИЙ