Заминированное море

Впервые я увидел пустынные одесские пляжи летом 1941 года. Мне было одиннадцать лет. Рос я на 16-й станции Большого Фонтана, где берег и море стали для меня таким же родным домом, как и дача, на которой мы жили с ранней весны и до поздней осени.

По утрам, наскоро позавтракав, я бежал с соседскими мальчишками на пляж. Несмотря на ранний час, в море уже было полно лодок, вышедших на лов скумбрии, бычков и ставриды. Пляж был тоже полон народу. А под скалой, в тени, рядом с медицинскими весами, сидел старый Соломон в грязном, некогда белом, халате и выкрикивал хриплым, прокуренным голосом: «Девочки, мальчики, чистый медицинский вес! Мальчики, девочки, поимейте за 10 копеек живой медицинский вес! Чистый, живой вес за 10 копеек!».

Поздоровавшись с Соломоном, мы взбирались на скалу, прыгали с нее в море, плавали наперегонки, а потом, лежа на горячем песке, загоревшие до черноты, как маленькие черти, наблюдали за караваном парусно-моторных шхун-дубков, которые везли из Херсона в Одессу знаменитые херсонские арбузы. И гавань в одесском порту, где швартовались эти шхуны, так и называлась — Арбузной.

И вот — война… Пустые пляжи, пустое море, в котором вместо рыбачьих лодок — мины.

Помимо постоянных налетов немецкой авиации на торговые и военные суда и атак подводных лодок, смертельной угрозой судоходству были мины.

27 июля 1941 года Одессу облетела трагическая весть. Об этом говорили в очередях за хлебом и водой, в трамваях, на рынке. Вышедший из Одессы с эвакуированными женщинами, стариками, детьми, ранеными пассажирский пароход «Ленин», взявший курс на Новороссийск, на траверзе мыса Сарыч подорвался на мине.

От взрыва, получив в борту большую пробоину, пароход быстро пошел ко дну. Из свыше 2 500 пассажиров военным катерам, подоспевшим к месту аварии, удалось спасти всего несколько человек.

А вскоре за «Лениным» на подходе к Новороссийску подорвался на мине пассажирский теплоход «Крым». Команде удалось завести пластырь на пробоину, и судно осталось на плаву. Подошедшие катера сняли с «Крыма» всех пассажиров. А сам теплоход на буксире ледокола «Торос» повели в глубокий тыл — в Батуми. Позже, перед сдачей врагу Одессы, эвакуированное на теплоходе «Ворошилов» управление Черноморского пароходства, вместе с семьями, прибыло в Батуми и разместилось на «Крыме», откуда всю войну вело управление судами.

По окончании войны «Крым» привели в Одессу, где его долго ремонтировали на судоремонтном заводе № 1.

За годы той войны, кроме парохода «Ленин» и теплохода «Крым», на минах подорвалось немало судов — и гражданских, и военных. Но отголоски заминированного моря трагическим эхом отдавались еще и после войны.

8 марта 1949 года теплоход Черноморского пароходства «Анатолий Серов», следуя из Феодосии в румынский порт Констанца, на траверзе Севастополя подорвался на плавучей мине и затонул за несколько минут («Анатолий Серов» был построен в 1940 году на Николаевском судостроительном заводе и был назван в честь летчика-испытателя Анатолия Серова, погибшего при испытании нового самолета).

На этом судне погиб мой друг Витя Гаврилюк, с которым я оканчивал мореходную школу. У матери Виктор был единственным сыном. Узнав о его гибели, она сошла с ума.

В Одессе на Втором христианском кладбище есть скромный обелиск в форме спасательного круга, на котором написаны фамилии членов экипажа теплохода «Анатолий Серов», погибших в тот трагический день.

На 16-й станции Большого Фонтана давно нет пляжа моего детства. Как и нет той скалы, возле которой стояли медицинские весы, и старый Соломон кричал охрипшим, прокуренным голосом: «Мальчики, девочки! Проверяйте свой живой медицинский вес за 10 копеек!». В годы фашистской оккупации Одессы Соломон погиб в еврейском гетто.

За годы независимости Украины на старом пляже 16-й станции Большого Фонтана построена великолепная набережная с кафе и ресторанами, в которых и сегодня, несмотря на военное положение, полно народу. Купаться в море нельзя. Мины.

Но все проходит. И это тоже пройдет…

Аркадий Хасин