|
|
   |
Время бежит...
А в памяти неожиданно оживают давние страницы, которые так или иначе вошли в твою жизнь.
…Было это ранней осенью 1987 года, в самый разгар советской перестройки. Тогда в Одессу внезапно приехали жена и дочка очень известного академика-экономиста, одного из отцов-вдохновителей этой самой перестройки.
И тут звонят приятели из нашего Нархоза. Надо этим приезжим устроить экскурсию по Одессе. Да так, чтобы запомнилось на всю жизнь...
Можно обратиться в любое экскурсионное бюро, в Одессе их море. Нет, говорят, там все формализовано, а надо, чтобы с одесской душой, как-то близко, по-человечески...
И вот эти гости уже у меня в машине.
Вместе провели, наверное, не меньше трех часов — от Дерибасовской до Дачи Ковалевского, от Дачи Ковалевского через Молдаванку до Пересыпи. Историческое, военное, театральное, литературное, бандитское — всё прошло перед ними за это время.
Жена академика не замолкала, примитивно комментируя увиденное. В принципе, она в восторге...
Дочь — напротив, молчит. Меня это как-то задело: «А чем вы занимаетесь? Чему учитесь? Что интересует?».
Оказалось, она студентка то ли второго, то ли третьего курса факультета журналистики столичного (!) университета. И больше всего любит поэзию Эдуарда Багрицкого. Даже готовила какой-то сложный реферат о его творчестве. А я-то в своих «одесских рассказах» как раз о Багрицком и не упомянул!
В тот момент мы находились у парка Шевченко, на Маразлиевской. Я резко развернул машину, выскочил на Троицкую, налево — на Канатную, потом направо — на Базарную. При этом медленно, насколько это возможно, начал читать наизусть стихотворение Багрицкого «Арбуз»:
Свежак надрывается. Прет на рожон
Азовского моря корыто.
Арбуз на арбузе — и трюм нагружен,
Арбузами пристань покрыта.
Не пить первача в дорассветную стыдь,
На скучном зевать карауле,
Три дня и три ночи придется проплыть —
И мы паруса развернули...
Ну и дальше по тексту:
Я выберу звонкий, как бубен, кавун
— И ножиком вырежу сердце...
Воцарилась тревожная тишина… Девушка широко раскрыла глаза.
Мать мгновенно замолкла…
Я «с выражением» продолжал «следить» — что же дальше будет именно с этим арбузом?
Волнение нарастало…
Я ехал все медленнее и медленнее. Другие машины непрерывно сигналили. Не обращая внимания, я погружался в динамику восклицаний Багрицкого.
Уже дошел до:
Мне жизни веселой
теперь не сберечь —
И руль оторвало, и в кузове течь!..
Минуты оцепенения. Пугающая неизвестность…
Девушка полностью «вошла в себя».
У матери, наверно, никогда не слыхавшей о Багрицком, начали наворачиваться слезы.
Но вот уже почти развязка:
Не видно дубка, и по волнам плывет
Кавун с нарисованным сердцем…
И вот уже:
Низовый на зыби качает кавун —
И к берегу он подплывает…
А я еду еще медленнее, «переходя» уже почти на детский шаг, делая нужные ударения на каждом слове. Не еду, а волочусь…
И вот конец:
…Кавун с нарисованным сердцем берет
Любимая мною казачка…
И некому здесь надоумить ее,
Что в руки взяла она сердце мое!..
С этими словами я резко ударил по тормозам. Мои пассажиры испуганно подались вперед.
Я невозмутимо указал правой рукой на угловой дом — Базарная угол Ремесленной (Осипова). Базарная, 40 — дом, где родился Эдуард Багрицкий! Дом с мемориальной доской его памяти…
Вот почему я так медленно ехал!
Ехал, чтобы «подогнать» эти последние строчки «Арбуза» именно к этому дому!
Пассажиры мои могли ожидать всего, что угодно, только не этого. Внезапно они бросились ко мне, крепко пожимая руки.
Это были мгновения триумфа Багрицкого!
Это были мгновения моего триумфа!
Я читал так убедительно, что они, наверняка, решили — как раз это я и надоумил ту казачку, что же именно она берет в свои руки…
Мамаша все еще продолжала вслух «разбираться» с тем «Арбузом». Она была настолько ошарашена услышанным, что переспросила: «А что там дальше?!». Я пошутил: «Та не успели уточнить у самого Багрицкого. Как-то не получилось…».
Прошло много лет.
И сегодня, проскакивая мимо дома Багрицкого, я вспоминаю ту одесскую осень, свою старенькую «копейку» и слова той застенчивой девушки: «Спасибо за эти долгие мгновения… Теперь все это припрятано в моем сердце…».
Багрицкий как Багрицкий, а вот Одессу, думаю, они запомнят навсегда.
Михаил ПОЙЗНЕР