|
|
   |
…Платон Зубов в юности поступил на службу в один из гвардейских полков в чине поручика. Молодой и статный офицер понравился Екатерине, и ладному красавцу открылась дверь высочайшего будуара. Зубов за одну ночь из поручика конной гвардии вырос до полковника. Екатерина в одночасье сделала его графом и одарила нового любовника зажиточными поместьями с десятками тысяч душ.
После того, как из бессарабской степи пришла весть о том, что князь Потемкин умер под открытым небом, как бродяга, любвеобильная императрица тут же назначила Платона Зубова на ставшее вакантным место генерал-губернатора Новороссийского края.
Поддержка Екатерины одесского проекта сделала графа его щедрым покровителем и заботливым радетелем. Правитель края неоднократно латал дыры в финансах проекта. Соборная церковь, госпиталь, магистрат и дом для главного начальника строились на пожертвования только что получившего из рук царицы княжеский титул Зубова.
Де Рибас, как распорядитель проекта и как единомышленник губернатора в деле благоустройства края, вошел в число фаворитов нового управляющего и получил право распределять земельные участки и выдачу разрешений на поселение в нарождающемся городе. Благодарность де Рибаса не знала границ. В честь Платона Зубова адмирал назвал первую пристань Одесского порта Платоновским молом.
Император Павел, безусловно, понимал и оценивал вес всех этих попавших под заботливую руку императрицы смазливых, но, как правило, не обладавших талантами мужчин. Поэтому он высочайшим благоволением лишил всех приближенных к матушке их прежних должностей, но принял решение никого не выпускать из поля зрения.
И оказался плохим психологом, забыв золотое правило правителя в обхождении с людьми. Когда к ним с добром, они клянутся в дружбе. Но стоит лишить их привычных благ, власти, они мигом предадут и испепелят ненавистью.
Павел Петрович, взойдя на трон, не отверг прежнее служение Платона, Николая и Валериана Зубовых короне и не лишил братьев своего расположения. В их жизни поначалу ничего не изменилось. Троица, как и прежде, пользовалась высочайшим благоволением. Но вскоре неосторожное слово князя Платона, воспринятое Павлом как панибратство и нарушение субординации, вызвало крайнее возмущение государя. Всех братьев Зубовых, в том числе и служивого Валериана, постигла суровая опала.
В опальные списки попал и адмирал де Рибас, строитель Одессы. Вероятно, сам дон Хосе поначалу именно так воспринял вызов ко двору. По сути своей последовавшее новое назначение представляло собой не что иное, как царскую милость. Но вначале в одесском кабинете де Рибаса появился ревизор со статусом сменщика, облеченного всей полнотой власти. Задача проверяющему поставлена простая — показать справедливость отставки.
К прибытию адмирала Пустошкина Одесса могла уже похвастать строениями для обывателей на целых полмиллиона рублей. В городе появились первые торговые дома, открылась биржа для купечества, приступил к разбору гражданских дел магистрат, заседала городская дума. Волна за волной в Одессу прибывали новые переселенцы. Слухи о бесплатной земле, немалых подъемных в тысячи рублей на постройку дома и на первое обзаведение распространились далеко за пределы причерноморской степи.
Для скорейшего заселения города было объявлено, что жителей на десять лет освобождают от податей и военного постоя. Утешение и покой нашли в нарождающемся городе и гонимые всегда и везде раскольники. Беглецам, не желавшим креститься «кукишем», обещали не препятствовать их верованиям.
Три больших и полсотни малых домов ожидали иноземцев. Их судьбой озаботилась особая комиссия. Согласно предписанию царицы, создан греческий дивизион. Для расселения греков, албанцев и других единоверцев городские власти отвели на морском побережье пятнадцать тысяч десятин земли.
Открытые листы на участки для строений в форштадтах выдавал сам де Рибас. Он и де Волан стали первыми получателями, а также генерал-поручик Волконский, орловский купец Иван Лифинцов, харьковский Григорий Автономов, главный подрядчик строительства порта, елисаветградские и прибывшие из других далеких губерний и стран вельможи и торговые люди.
Народ прибывал все больше разношерстный, часто с непонятным прошлым, без паспортов. Угрюмый великан, премьер-майор Кирьяков, назначенный полицмейстером, с пристрастием допрашивал каждого прибывшего на поселение. Настал момент, и Одесса мало-помалу начала оправдывать чаяния негоциантов, увидевших заманчивые перспективы новых рынков.
Родной брат де Рибаса Феликс, составив внушительный реестр заморского товара, ввозимого в город морским путем, пришел в восторг. За три года товарооборот утроился и по всем признакам начался его дальнейший рост.
Перо ревизора, почувствовавшего свой звездный час, скрипело о гнилых казацких «чайках», годных разве что на растопку печей, о дивном местном «ноздреватом» камне, чью пригодность для строительства никто не доказал, о саженях недостроя в местной гавани.
Пустошкин вряд ли учитывал, что весенние штормы часто сводили на нет труды черноморских казаков. Те в зимнюю стужу таскали по льду залива сваи для будущих причалов и вбивали их на проходных глубинах, согретые обещанием, что их юркие, видавшие виды в морских боях «чайки», найдут приют в заливе.
Недовольство проверяющего вызвали и фундаменты заложенных церквей. В докладе «наверх» отмечалось, что прочности в них мало. По принципу единоначалия на де Рибаса возложили все грехи взяточников из греческих офицеров и особо Кесоглу, набивавшего карманы при раздаче средств и материалов застройщикам. Широкие жесты отца-командира Суворова, по указаниям Платона Зубова выдававшего разным лицам офицерского чина крупные суммы, вызвали недоумение сменщика, и он тут же настрочил донос государю. Долги так и не удалось вернуть в казну. Отвечать пришлось де Рибасу.
Павловская «метла» еще не добралась до «гишпанца», когда недруги заговорили о его злоупотреблениях и казнокрадстве. Время показало, что злое слово, как дурное семя, способно прорастать ядовитыми плодами.
Доклад Пустошкина подкреплялся слухами от особо нелюбившего иноземцев графа Ростопчина, обвинявшего де Рибаса в хищениях из казны, абсурдных с точки зрения разумного деловода. Нельзя украсть больше вложенного.
Ирония судьбы — «сеятелями» лживых обличений оказались не кто иные, как товарищи де Рибаса по оружию времен Потемкинской войны. «Именитая бездарность», пекущаяся о собственных выгодах, князь Мордвинов и франкоязычный славянофил Федор Ростопчин. К этой дружной в интригах паре примкнул и ревизор Пустошкин — личность бесцветная, но обладавшая усердием крота.
Все трое до закладки Одессы — ярые приверженцы очаковской гавани. Пустошкин, смолоду знакомый с Хаджибейской бухтой, в пику деволановскому успел подготовить свой план сооружения порта в месте былых побед — под Очаковом. Протестом против де Рибаса эта троица пыталась задушить одесский проект в колыбели. Вопреки доводам соратника адмирала полковника де Волана «очаковцы» стояли за рытье припортовых каналов в прибужских песках. Подобные работы делали мордвиновский проект во сто крат дороже хаджибейского.
«Лучшая жемчужина в российской короне» — так называл Одессу, свое любимое детище, испанец-неаполитанец и покидал нарождающийся городок с тяжелым сердцем. Здесь он чувствовал себя хозяином, в столице его ждала роль слуги.
Существует предание, что де Рибас выполнял немало тайных поручений Екатерины и даже следил за наследником Павлом, инкогнито совершавшим со своей супругой путешествие по приметным местам континента. Маршрут де Рибаса в точности совпадает с вояжем «медового месяца» будущего императора. И когда тот занял престол, то и припомнил «гишпанцу» эту не совсем благовидную миссию.
Похоже, что Павлу нравилось устрашать и миловать. Дворянство забеспокоилось — скоро вся Сибирь будет заселена несчастными! Сто дней правления Павла завершил высочайший указ, позволяющий «прежним» возвратиться на службу. В очередь за царской милостью выстроились выбывшие в отставку и исключенные из службы. В первых рядах оказался князь Платон Зубов. В раболепном прошении к императору светлейший почти слезно просил позволить ему «все дни жизни и до последней капли крови своей» посвятить государю. Такие же прошения подали Николай и Валериан Зубовы.
Павел сменил гнев на милость. Князя Платона и одноногого графа Валериана назначил директорами кадетских корпусов. Графу Николаю предписывалось принять под свое шефство Сумской гусарский полк. Братья не замедлили с «благодарностью» и в самом скором времени все трое вступили в число заговорщиков, своими руками положивших конец правлению и самой жизни их благодетеля.
Как свидетельствует история, в день цареубийства Валериан остался у стен свежевыстроенного Михайловского замка с войсками, а Николай и Платон в числе дюжины захмелевших заговорщиков по коридорам дворца, где еще недавно бродили гости императорского новоселья, устремились к спальне императора...
Нужно крепко подумать, прежде чем утверждать, что вызов де Рибаса в столицу представлял собой опалу. Вполне вероятно, что император, только что севший на трон, намеревался пополнить свое надежное окружение и приблизить к себе дельных единомышленников.
Павел посчитал, что доклады лично ему о делах адмиралтейских — это высшая степень поощрения и безусловное благо для де Рибаса. Принадлежность к Мальтийскому ордену, а в него де Рибас вступил еще восемнадцатилетним юношей, когда служил в неаполитанской армии, усиливала симпатии Павла к адмиралу.
Звание командора ордена должно было перейти по наследству по мужской линии адмирала. Но так как де Рибас имел лишь дочерей, и они, выйдя замуж, меняли фамилии, в Петербурге фамилия де Рибас так и не получила своего продолжения.
Одесская ветвь рода развивалась по линии родного брата адмирала Феликса. Существует версия, что именно в его честь и названа известная на весь мир улица.
Новое назначение поначалу воспринималось де Рибасом как месть и опала. И он делает первые шаги против императора. К тому же пылкий де Рибас не смог носить обиду в тайниках своей души и излил ее перед такими же, задвинутыми новым императором в дальний угол.
Точных свидетельств современников о том, что де Рибас был одним из активных организаторов заговора против Павла и даже рекомендовал заговорщикам прибегнуть к «традиционным итальянским средствам — к яду и кинжалу или перевернуть лодку с Павлом на речной прогулке», — в архивах не обнаружено.
Время сохранило только откровенное письмо де Рибаса к брату Феликсу. «Государь одаривает меня милостями, — в замешательстве пишет он брату Феликсу. — Дьявольская мысль пришла ко мне ночью: Павел знает о заговоре, как и о его главном исполнителе — обо мне, — и нарочно одаривает меня, чтобы узнать, как далеко может простираться подлость человеческая…».
Всегда осторожный де Рибас вовремя не понял, что заговорщики или погибают, или побеждают. К тому же адмирал по складу сформировавшегося в боях характера привык стоять на острие атаки и отвечать за все головой. Свою роль в заговоре, обращаясь к брату, он обрисовал явно преувеличенно. Вряд ли де Рибас мог в силу служебной занятости найти время для заговорщиков.
Как свидетельствует «гражданин Одессы» граф Ланжерон в своих «Записках», настоящим главой заговора, «предназначенным подать страшный пример всем, считавшим императора безумцем, по праву и положению в столичном обществе следует считать графа Палена». Петербургский генерал-губернатор решительно высказывался за устранение Павла. И власти, и влияния для расправы с зарвавшимся царем у Палена было предостаточно!
Де Рибас склонялся к перевороту, настаивал на необходимости открыть свои планы великому князю Александру и заручиться его согласием. Отречение Павла от престола с сохранением жизни — вот в чем необходимо обнадежить августейшего сына. Так считал де Рибас.
Практически «белая ворона» в чужой стороне, благородный и остроумный де Рибас не принимал правил местной игры, в любом деле стремился не выслужиться, а наперекор всему действовать в интересах дела. Экзотическая фигура де Рибаса, яркого на фоне окружавших его посредственностей, необыкновенно острого ума и жадного до живого дела, изворотливого, наделенного фонтанирующей энергией и дерзкой отвагой, вызывала к себе если не зависть, то нездоровый интерес окружения.
Завистники сеяли слухи и сплетни вокруг имени де Рибаса уже потому, что адмирал всегда считался чужаком, раздражающим выходцев из «полуночных краев». Именно по этой причине впечатления современников о де Рибасе нарочито скромны. «В течение своей жизни он имел случай проявить самые разносторонние способности: административные, дипломатические, технические, был адмиралом и чуть ли не казачьим атаманом, был дельным пехотным офицером, командовал кавалерией, брал штурмом крепости». Пересуды о его кутежах и загулах, вероятнее всего, все же имевших место в молодые годы, припомнились славному дону и в расцвете славы.
Вокруг имени де Рибаса всегда ходило множество самых нелепых вымыслов. Прямота адмирала и его упрямое стремление к успеху, несвойственное при дворе, с его круговой порукой и угодничеством, служила поводом для наветов и выдумок.
Недоброжелатели де Рибаса пытались и пытаются затушевать или же приписать другим лицам его ратные свершения, в лучшем случае называя его «удачливым победителем турок». За такими эпитетами просматривается желание убрать иностранца де Рибаса с авансцены событий, выставить исполнителем чужой воли, а лавры отдать истинно русским людям.
В отличие от высокомерного автократа Потемкина, чьи полководческие таланты существовали исключительно в его собственном воображении, де Рибас на деле проявил себя героем еще при Чесме, когда сжег половину османского флота. Во время бездарной десятимесячной осады Ачи-Кале, переименованной впоследствии в Очаков, амбициозный светлейший, отставив Суворова и Румянцева от дел, упражнялся в тактике, муштре и шагистике, заморил и заморозил под крепостными стенами не одну тысячу казацких душ. Старшины запорожцев, переименованных императрицей в черноморцев, униженных разгромом своей Сечи, Антон Головатый и Захарий Чепига откровенно роптали и брались показать князю, как их предки покоряли басурманские крепости.
Недовольство выражал и де Рибас, отправленный князем в дежурные генералы при штабе. Поводом перевода адмирала в пехоту послужил прозрачный намек на то, что матушкой мальчишки Осика Сабира, бегавшего в паричке и военном мундирчике под очаковскими крепостными стенами, является не кто иная, как сама императрица.
«Наперсник трона», проглотив горькую пилюлю, решил при случае разделаться с де Рибасом. Казаков же на «чайках» отправил на укрепленную Березань. Но к изумлению светлейшего, казаки овладели островом и открыли пальбу из захваченных пушек по Ачи-Кале, сея панику в турецком гарнизоне и расчистив путь наступающему суворовскому войску. За Березань де Рибас был жалован Владимирским крестом.
Начинается игра без правил. В ход идет недозволенный прием, такой, как внезапная отмена Потемкиным приказа перед самым штурмом Хаджибея. Одной части войска повелевалось не производить никаких действий, о чем сознательно не уведомлен ударный отряд, состоявший из казаков-черноморцев под водительством де Рибаса. Казаки Чепиги и де Рибаса поняли, что они в ловушке уже в самый последний момент.
Но полностью отдавая себе отчет в том, что приказ нужно выполнять, черноморцы де Рибаса, использовав для маскировки проверенные казацкие хитрости, в кромешной мгле сумели незаметно подкрасться к стенам Хаджибея и почти мгновенно им овладеть. Их обнаружили с турецких кораблей, но было поздно — де Рибас, приказав вести огонь прицельно, успел выставить батарею майора Меркеля из двенадцати пушек, и артиллеристы не подвели, как следует потрепав неприятельские паруса. Османскому флоту, окутанному дымом, пришлось спасаться поспешным бегством.
Де Рибаса тут же объявили «выскочкой». А сам адмирал испытал вместо радости от победы неподдельную грусть. Гудович, назначенный оказывать поддержку де Рибасу, прискакал в Хаджибей на взмыленном коне только через два часа после штурма. Вверенные ему войска подтянулись к своему командиру через два дня. Отряд де Рибаса удерживал крепость еще неделю, не давая туркам высадить десант.
Казаки, верные помощники де Рибаса, подняли затопленные турками у очаковских берегов лансоны и, отремонтировав их, усилили свою гребную флотилию. Командовать экипажами казаков вновь назначен де Рибас. В итоге казацкий флот решил исход штурма Измаила. Существуют десятки описаний того сражения. И неизменно казацкие войска в этих «свидетельствах» называются «иррегулярными», «чайки» — канонерками и все действия казаков плотно прикрыты исключительно именем де Рибаса.
В начале сражения Кутузов так и не смог овладеть западным бастионом Измаильской крепости. Турецкие стрелки накрыли местность плотным огнем. То, что не удалось гренадерам, сделали казаки Головатого и Чепиги и морские гренадеры брата де Рибаса Эммануила. Лишенный вражеским клинком в схватке под Очаковом кисти руки, Эммануил продолжал сражаться с османами.
Именно рядом с ним под стены Измаила шли Ришелье и Ланжерон. Действиями всего отряда руководил Хосе де Рибас, в первых рядах казаков ворвавшийся в бастион, о чем свидетельствует высокая награда. Орден Св.Георгия 2-й степени вручался только героям, совершившим яркий поступок на поле боя. Как и в Хаджибее, де Рибас первым, умело пустив в ход свою шпагу, ворвался в турецкий бастион.
Награды за ту битву говорят о многом. «Ритуальный» Суворов, прибывший под Измаил всего за неделю до сражения, удостоился чина подполковника Преображенского полка, находившегося в подчинении самой Екатерины. Ришелье за личное мужество награждается орденом Св.Георгия 4-й степени и золотой шпагой. Кутузов удостоен той же награды на одну степень выше. Чепига производится в бригадные генералы с вручением золотой шпаги.
Не учитывать заслуги героя де Рибаса Павел просто не мог.
Почему убили Павла? Главная причина — это странный порядок вещей в Зимнем дворце и за его пределами. В государстве всем заправляет один человек, и рано или поздно окружение любого правителя начинает осознавать, что, выдернув «больной зуб», можно одним махом решить все проблемы. Нужно только время, чтобы интересы многих людей, еще поутру склонившихся в поклоне перед правителем, к вечеру переплелись в общем клубке заветных желаний. Для одних это чин, для других — деньги, ордена, карьера, а то и заморские колонии. Найти благовидную причину открутить монарху, словно петушку, буйную головушку оказалось простым делом.
Таланты и способности де Рибаса сыграли роковую роль в его судьбе. Произведенный в полные адмиралы, он буквально на глазах заговорщиков и к их ужасу, становится любимчиком царя. Милости Павла к де Рибасу не могли пройти мимо внимания графа Палена — де Рибас в своем карьерном росте вырос до президента адмиралтейств-коллегии. В знак признательности его трудов император жалует ему очередной мальтийский орден, подтверждая мысли Палена, что обласканный де Рибас в любую минуту может не только отстраниться от переворота, но и погубить заговорщиков доносом Павлу.
Сам де Рибас четко понимает, к чему приведут последствия своего взлета. На что надежда? На порядочность заговорщицкого окружения, на понимание, что офицерская честь всего дороже и отступиться и, тем более, предать сговорившихся против императора, а их ни много ни мало — триста человек, у неаполитанского дона не найдется моральных сил?
Факт остается фактом — пойти на подлость и спасти свою жизнь ценой чужих де Рибас не смог!
И вот здесь происходит почти мистическая цепь событий. Де Рибас, простудившись, слег в постель, часто бредит и впадает в беспамятство, открывая тем, с кем он сговорился против Павла, прямой путь к расправе. Существует предположение, не имеющее прямых доказательств, что де Рибаса отравил граф Пален, странным образом очутившийся у его постели в ночь смерти адмирала.
Юлий Шарабаров