|
|
   |
У меня, старого одессита, многие уголки родного города вызывают волнующие воспоминания. Когда прихожу в Городской сад, сразу вспоминаю, как в пятилетнем возрасте я гулял здесь с фребеличкой. Звали ее Елена Владимировна. Фамилию не помню.
Фребелички работали с детьми по системе немецкого психолога доктора Фребеля. Попасть ребенку в детский сад в те далекие советские времена, впрочем, как и сегодня, было сложно. И родители отдавали своих детей фребеличкам. Это были пожилые женщины из дворянских фамилий, получившие еще в царские времена образование и говорившие на нескольких европейских языках. Скрывая при Советской власти, боровшейся с буржуями, свое прошлое, они были доведены до нищенского состояния и выживали за счет того, что воспитывали чужих детей.
Каждая фребеличка брала по семь детей, по числу дней недели, так как каждый день обедала в той или в другой семье. Гуляя целый день с детьми, фребеличка учила их хорошим манерам, чтению и преподавала навыки французского, немецкого и английского языков. Кроме того, фребеличка учила детей правильной русской речи и читала им детскую классическую литературу.
От моей фребелички Елены Владимировны я впервые услышал сказки Андерсена, волшебные сказки Перро и узнал имена классиков мировой литературы Виктора Гюго с его «Отверженными», Марка Твена с его «Принцем и нищим» и Роберта Стивенсона с «Островом сокровищ». А главное — благодаря Елене Владимировне я с детства стал изучать английский язык, который оказался моим рабочим языком, когда я начал работать на судах Черноморского пароходства.
Вот такие воспоминания приносит мне Городской сад.
А когда иду по Успенской и сворачиваю на Александровский проспект, то прохожу мимо углового здания, где была моя школа.
1 сентября 1937 года я пошел в первый класс. Жили мы на даче на 16-й станции Большого Фонтана. Отец привез меня в школу и пошел на работу. Но на первый урок я опоздал. Сторож не пустил меня даже в коридор. Обидевшись, я решил вернуться домой. Денег у меня на трамвай не было. А ехать «зайцем» я побоялся. Начался дождь, и я под дождем пошел пешком по трамвайным рельсам на 16-ю станцию Большого Фонтана. Вот таким был первый день моей школьной жизни.
Учительницу в первом классе звали Эрна Лазаревна. Зимой 1941 года я встретил ее на Слободке в гетто, куда ее загнали как еврейку. Она и там собирала нас, детей, читала нам Диккенса, «Приключения Тома Сойера» Марка Твена, и говорила, что скоро все наши беды закончатся, и мы снова вернемся в школу.
Ее угнали из гетто первым зимним этапом. А все зимние этапы расстреливали в Мостовом, Доманевке, Богдановке... Так была расстреляна где-то в этих страшных местах моя первая учительница Эрна Лазаревна по фамилии Вайншток.
Соборная площадь. Памятник Воронцову. Здесь через несколько дней после прихода румын в Одессу в октябре 1941-го крестили православных одесситов — и взрослых, и младенцев. Советская власть запрещала любую религию. Рушились церкви. Священников арестовывали, ссылали на Колыму, а то и просто расстреливали. Обряд крещения был загнан в подполье. Поэтому захватившие Одессу румыны и устроили на Соборной площади публичное крещение.
Возле памятника Воронцову стояли котлы с водой. Под ними горели костры. Румынские священники окунали и взрослых и младенцев в эти купели, совершая обряд крещения.
В первые дни румынской оккупации Одессы евреев еще не трогали. И я со своим другом Сергеем Багдасаряном, прибежав на Соборную площадь, видел, как крестили людей.
Тут же, у подножия памятника Воронцову, стояли два больших портрета освободителей православных от большевизма: Гитлера и молодого румынского короля Михая Первого. И взрослых после обряда крещения заставляли целовать эти портреты...
Иду по Красному переулку, сворачиваю на улицу Бунина в сторону Преображенской, носившей в годы оккупации румынами имя маршала Антонеску, и вспоминаю, как на углу Красного переулка и Бунина 24 октября 1941 года впервые в жизни увидел повешенных.
Накануне, 23 октября, на Маразлиевской партизаны взорвали румынский штаб. Погибло много румынских офицеров и несколько генералов. В тот же день румыны начали хватать на улицах города заложников, которых 24 октября повесили в разных районах города.
Но самые волнующие воспоминания связаны у меня с кинотеатром, который находился на углу Ришельевской и Греческой улиц. Это был центральный кинотеатр города, в котором все фильмы шли первым экраном.
До 1937 года кинотеатр носил имя Постышева. Павел Постышев был в те времена известным партийным и государственным деятелем. Именно благодаря ему с 1935 года в Советском Союзе были разрешены новогодние елки, которые большевики, захватив власть в России в 1917 году, запретили как «поповский пережиток».
В годы сталинских кровавых репрессий Павел Постышев был объявлен врагом народа и расстрелян. Кинотеатр его имени был переименован в кинотеатр имени 20-летия РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии). Румыны, оккупировав Одессу, переименовали его в кинотеатр «Дойна». А после освобождения Одессы от оккупантов кинотеатр получил название «Украина». (Сегодня там «Рынок еды».) В любимом одесситами центральном кинотеатре города в первые послевоенные годы шли трофейные немецкие кинофильмы, вывезенные советскими войсками из поверженной фашистской Германии. Фильмы эти были, в основном, американские. Их дублировали на русский язык, и чтобы посмотреть эти фильмы, с ночи выстраивались возле кинотеатра огромные очереди.
Почему же воспоминания об этом кинотеатре так меня волнуют? А вот почему.
Одесса была освобождена от фашистской оккупации 10 апреля 1944 года. А наш концлагерь, находившийся в 150 километрах, был освобожден 28 марта. И мы, идя за наступавшими на Одессу советскими войсками, пришли в город 12 апреля. Оказалось, что дом номер пять в Красном переулке (угол Греческой) был уже занят милицией. Она и по сей день там. И мы оказались на улице. Я, мать и сестра. Но нас приютила мать моего друга детства Сергея Багдасаряна тетя Перуза. Я писал о ней в одном из номеров «Вечерней Одессы». И Сережа Багдасарян повел меня в кино, в знакомый с детства кинотеатр, который в первые дни освобождения Одессы еще не успел сменить румынское название «Дойна» на «Украину».
В кинотеатре шел советский фильм «Радуга» по повести известной в те годы писательницы Ванды Василевской. Кинопроектор стоял почему-то в зале и стрекотал у меня над головой. Пленка часто рвалась, и сеанс прерывался. Но я, не отрываясь, смотрел на экран и плакал. Плакал от счастья. После страшных лет оккупации, одесского гетто, Доманевского и Карловского концлагерей, где люди умирали от голода, холода, болезней и побоев полицаев, я снова сидел в знакомом с детства зале кинотеатра, вернувшись к нормальной человеческой жизни!
Вот к таким воспоминаниям возвращают меня многие уголки моей родной и любимой Одессы...
Аркадий ХАСИН