Звезда моего Давида

Эта история произошла поздним вечером 24 октября 2017 года. Погруженный в воспоминания, Зорик ¹ , закрыв глаза, неподвижно сидел в кресле в своем доме в пригороде Бордо. На его коленях лежали скрипка и смычок. Дом растворялся во тьме осеннего вечера.

Именно в этот день в 1974 году Зорик находился в салоне самолета, летящего из Израиля в Европу, когда по радио пассажирам объявили о том, что умер великий Давид Ойстрах — его друг и учитель.

Каждый год в этот день Зорик воскрешал в памяти все то, что было для него важным тогда, все то, что оставалось таким по сей день. Запахи детства, звуки родных голосов, послевоенная Одесса, Давид Ойстрах, школа Столярского, музыка, концерты, Давид Федорович... эмиграция... музыка, царь Давид... как жаль, что они больше никогда не поговорят.

Но кто-то незримый уже находился в комнате рядом с Зориком, и если бы мы только могли услышать этот голос:

— Знаешь, я думаю, что Бог дал человеку музыку из сострадания, чтобы тот мог спасти душу свою. Музыка исцеляет, она может абсолютно всё. Может возвысить человека из низкой доли, вызволить душу из плена, вернуть здоровье, вселить в сердце надежду. Просто позволить душе выговориться. Музыка не лжет и не клевещет. Потому что ей не нужны слова...

Я вспоминаю, сколько всего случилось со мной, и не могу поверить в то, что такое вообще возможно. Но ведь это правда. Я даже думаю, что могу рассказать правдивую сказку об этом. Только кто услышит ее? Может, только ты?

Эта история началась давным-давно в одной очень маленькой и не очень богатой стране. Жил-был пастух. Он был молод, красив и силен. Больше всего на свете он любил музыку. Говорят даже, что он изобретал музыкальные инструменты, потому что они выпускают музыку в мир людей. Говорят, что именно он изобрел киннор, самую первую скрипку на Земле. И больше всех инструментов он полюбил киннор. Когда он играл, птицы небесные прилетали послушать его волшебную музыку, стада мирно паслись, а люди исцелялись от болезней. Его искусство было совершенным. Секрет пастуха заключался в том, что его искусными пальцами управляла душа.

За этот талант его призвали служить тамошнему царю Саулу, которого Бог наказал приступами безумного гнева. Только игра пастуха приносила облегчение царю. Когда пастух играл на кинноре, отраднее становилось царю, и злой дух отступал от него. И тогда царь приблизил к себе пастуха. Пастух этот, хоть и был человеком честным и мирным, оказался к тому же непобедимым воином. Самым известным его подвигом стала победа над великаном и силачом Голиафом. Еще много раз он спасал страну, когда царь оказывался бессилен перед жестоким врагом. И, в конце концов, Господь сделал этого пастуха царем. Он прожил долгую и славную жизнь. Не было в мире человека более преданного Богу. Все он делал во славу Господа своего. И они говорили друг с другом. Это и не удивительно. Времена были такие, библейские. И что бы ни делал пастух, ставший царем, все ему удавалось. Это вовсе не значит, что тяжкие испытания не выпадали на его долю. Это не значит, что он был без греха. Но все же за его любовь к музыке, за его искусство игры Господь простил ему все прегрешения... Его звали Давид.

А потом, давным-давно, 6614 лет назад, Давид умер. Весь народ его и все дети его разорвали одежды свои и кричали: «Умер царь Давид!». И все они горевали о нем.

Прошли тысячи лет, и где-то в мире появилась совсем другая страна... В огромной стране этой были богатства многие, а Бога не было. Страну эту населяли многочисленные народы, которые были записаны в великий список народов-братьев в пятой графе ² . Бога в эту страну не пускали, а людей из этой страны не выпускали. По всей границе повесили железные занавески, из-за которых нельзя было даже выглядывать.

В этой стране жил молодой человек. Он тоже мог бы стать пастухом, но так вышло, что еще в детстве он увидел скрипку. И полюбил он ее всем сердцем и всей душой. И оказалось, что во всей стране нет ему равных в искусстве игры на скрипке. Его секрет заключался в том, что его искусными пальцами управляла душа. За этот талант он был призван играть перед тамошним царем. Отраднее ему становилось, а вот злой дух не отступал от него. Некуда было ему отступать. И царь приблизил к себе этого великолепного скрипача. И оказалось, что и во всем мире нет ему равных. Самым известным его подвигом стала победа на конкурсе имени Изаи в Брюсселе. Еще много раз он спасал страну, когда царь оказывался бессилен перед культурным врагом. И, в конце концов, Господь... Ах, да, Бога в этой стране не было. Скрипач прожил не очень долгую, но все же полную славы жизнь. Не было в мире человека более преданного музыке. Все он делал во славу ее. И они говорили друг с другом. Это и не удивительно. Времена были такие, безбожные. Музыка стала единственным способом ощутить присутствие света. И что бы ни делал скрипач для музыки, все ему удавалось. Но какие тяжкие испытания выпали на его долю! Это не значит, что он был без греха. Но я так надеюсь, что за его любовь к музыке Господь простит ему все прегрешения... Его звали Давид.

А потом, 43 года назад, умер Давид-скрипач. И люди говорили: «Вы слышали, умер Давид». И фамилию его называли. А то, что где-то за железным занавесом его прозвали царем Давидом, было неважно. Потому что у себя на родине он был рабом.

Знаешь, что удивительно? Когда они родились, никто не кричал: «Родился царь Давид!». Потому что люди не могут этого знать. Это Божий промысел. Просто человек должен помнить кто он. И два Давида помнили, что родились простыми людьми. Маленькими еврейскими мальчиками. Только Бог может превратить царя в пыль, а пастуха сделать царем.

Как жаль, что после смерти обоих Давидов никто не читал Кадиш ³ по их душе. Когда умер царь Давид, Кадиш еще не был написан, и традиции не существовало. А когда умер Давид-скрипач, даже думать об этом было нельзя. Так и осталась их душа без поддержки.

Но они родились под одной звездой.

Послушай, я все хочу сказать тебе... Но не знаю, с чего начать...

Ты помнишь Давида, и это очень важно. Пока его помнят, значит, и меня помнят. Мы ведь играли вместе. Он с душой, а я его пальцами прикасалась к струнам...

Мне так его не хватает. Того, как он стоял на сцене, как держал скрипку и смычок. Знаешь, я без него, как без рук. Его пальцами я могла бы прикоснуться к тебе. Его голосом говорить с тобой. И тогда ты бы услышал...

Ах, какое сладкое время было в Одессе. Лето, цветы акаций разливают в воздухе мед. Мне нравилось слушать, как трамваи бегут по рельсам и вагоновожатый предупреждает звонком о своем движении. Как будто никто не услышит грохота трамвайных колес, если еще и звонок не зазвенит. Но как же наполняет этот звук жизнью все вокруг. Весь город. Как будто самые сладкие пчелы звенят на жарком солнце!

Мне пять лет. Мама отвела меня к самому Столярскому и больше всего на свете боялась услышать его знаменитый приговор:

— Ах, нет, мадам, — живите спокойно...

Самый страшный приговор, который означал одно — ваше дитя не гений.

Мне повезло, мне досталась моя первая скрипка, такая маленькая — восьмушка. И я еще не настоящий человек, а только восьмушка взрослого. Как только я увидела ее, я тут же вспомнила все, что случилось со мной. У меня так застучало в голове, что я думала, что у Давида остановится сердце. Но тогда я впервые получила надежду, что снова смогу играть. На ней. Я гладила ее по лакированным сводам, водила смычком по струнам и слушала, как эфы выдыхают самые прекрасные и загадочные звуки в мире. Она совсем не была похожа на киннор, но она стала любовью с первого взгляда. Она стала продолжением меня. Такая желанная, такая певучая... Смычок казался мне аккуратно причесанной и уложенной конской гривой. Когда один волос рвался, я представляла, что это конь вырвался на свободу, и его грива развевается на ветру. Мне не хотелось сразу обрывать выбившийся волос. А как я любила запах канифоли...

Да, играл Давид, но на самом деле играла я. Можно водить смычком по струнам сколько угодно и ни разу не сфальшивить, но люди скажут: «Ему чего-то не хватало! Играл без души». А разве музыку слушают ушами? Если скрипка становится частью души, то ее струны становятся твоими оголенными нервами, и музыка рождается настоящая.

Однажды я поняла, что люди — тоже инструменты. Среди них много расстроенных, не настроенных и просто фальшивых. Ужасно, но они невероятно любят собираться в группы. И тогда все вокруг тонет в какофонии их энтузиазма. Больше всего на свете они обожают маршировать — пусть талант не заметен, но и бездарность не так видна. Они становятся одним целым. Все становится серым, красным, коричневым... мощным. Больше не нужно думать, за вас подумают другие. Все, что угодно, легко сделать вместе. Даже убивать. Самые страшные беды от людей, которые маршируют. Во имя чего угодно.

Сколько маршей выпало на нашу долю! Первая мировая, революция, годы террора...

В доме, где мы жили, однажды началось. Каждую ночь с четырех до пяти утра к дому подъезжал воронок и раздавался стук в одну из дверей. И мы с Давидом ждали, когда придут за нами. Давид потерял сон, и этот его страх вытеснил меня туда, где мне хуже всего — в пятки. А со мной так нельзя. Когда мне плохо, то человеку еще хуже. За нами так и не пришли. Но Давид навсегда был сломлен тем изматывающим страхом, который испытал в то время...

А потом снова большая война. Опять миллионы, десятки миллионов жертв. Все расписано, посчитано, люди маршируют. Рука творцов мировой войны вывела простое и страшное уравнение для всего моего народа: «Повинен смерти!»

Не отдельный человек за свое преступление, а каждый человек просто за то, что в этом уравнении он подлежит абсолютному уничтожению. И звёзды давидовы стали загораться в лагерях смерти. И возвращаться домой. На небо.

Во время войны Давид ездил с концертами по стране, выступал перед измученными людьми, которые трудились в зной и лютый холод для того, чтобы обеспечить фронт всем необходимым для победы. Мы играли в госпиталях и в блокадном Ленинграде. Разве мог Давид прятаться в эвакуации, разве мог не играть музыку для этих людей? Ведь музыка исцеляет, внушает надежду, придает сил даже тем, кто смертельно устал.

И когда окончилась война, это и было самое настоящее счастье. Если бы не музыка, как вообще можно было выжить?

Я мечтала, что однажды мы с Давидом убежим из этой страны, но он бы никогда не посмел. Я помню, что он сказал тебе, когда узнал, что ты уезжаешь:

— Знаешь, я всегда восхищаюсь смелостью таких людей, ведь многие из вас становятся жертвами и заложниками этого режима! Я, несмотря на все свои заслуги и регалии, остаюсь маленьким провинциальным евреем и смертельно боюсь их!

По иронии судьбы Давид умер в Амстердаме, вне клетки. И это был единственный возможный для него вариант бегства. Так он бы точно знал, что своим решением никому не причинил вреда. Ни друзей, ни родных, ни учеников не смогли бы допрашивать, никем не смогли бы его шантажировать те, кого он безумно боялся.

Я тоскую по нему. Так же, как он тосковал по своему концертному фраку. Но я не могу позвать моего Давида и надеть наш фрак. Потому что Давида больше нет. Я осталась одна.

Но я должна сказать тебе, что мы с ним все-таки были счастливы! Я была у него, он был у меня. И у нас с ним была скрипка. Давид был влюблен в прекрасную женщину и любим ею, у него родился сын, и сын стал его учеником и лучшим другом. У него были ученики и поклонники, мировая слава. А у меня был Давид. Он дал мне возможность исполнить свои надежды. Получать и наслаждаться я могу и без тела, но отдавать я способна, только воплотившись в человеке. И Давид для меня был лучшим человеком. Скромным и влюбленным в музыку. Только одна я знаю, что Бог отправил Давида в эту безбожную страну, чтобы он являл чудо музыки простым людям и смягчал их сердца. Потому что никто не может запретить Богу войти туда, куда он пожелает. Стать непобедимым, когда за тобой стоит сам Господь, смог бы кто угодно. А служить Господу музыкой, не слыша его голоса, не чувствуя его защиты, страшно. Но мы с Давидом выполнили свое предназначение. В этот раз не пастух играл для царя, а царь играл для простых людей. А судьба... она предначертана звездой, под которой человек родился... Может быть, ему не хватило смелости, но он никому не причинил зла. Ему часто бывало темно и страшно, но он оставался светлым. И, конечно, он всегда оставался маленьким еврейским мальчиком из Одессы.

Знаешь, наверное, я пришла к тебе в последний раз. Я не знаю, как сказать, но я должна... Я всегда буду помнить Давида. Но я должна, наконец, это сказать. Я знаю, что ты меня поймешь. Я так больше не могу. Мне нужен человек. Мне нужны его руки. Я хочу играть на скрипке! Чего бы мне это не стоило. Мне страшно, но я готова начать все сначала. Я буду счастлива разделить с ним любую судьбу. И я верю, что ты мог бы помочь мне. Я все думаю, вот если бы кто-нибудь исполнил Кадиш для меня, может быть, эта моя потеря смогла бы быть восполнена? Может, мне бы позволили снова... Если мне будет позволено... Если будет на то воля Божья... пусть это будет Давид третий.

Душа умолкла и с надеждой смотрела на Зорика. А он все так же сидел с закрытыми глазами. Конечно, он не мог слышать ее.

— Что ж, мне пора, друг мой, — она легко коснулась его руки.

Зорик еще некоторое время сидел неподвижно в полной темноте. Он не знал, почему, но его руки вдруг сами потянулись к скрипке, и в комнате зазвучал Кадиш.

¹ Захарий Зорин — ученик и друг Давида Федоровича Ойстраха, почётный профессор консерваторий Новосибирска и Лиможа, почётный концертмейстер Национального оркестра Аквитании, директор Института скрипки в Бордо. Его воспоминания и желание почтить память учителя легли в основу этого повествования.

² Пятая графа — в СССР обязательное указание в документах национальности. Некоторые национальности считались проблемными (евреи, немцы, крымские татары).

³ Кадиш — здесь поминальный кадиш (каддиш ятом). Поминальный кадиш как бы служит признанием справедливости небесного суда в духе талмудического указания: «Человек обязан благодарить за постигшее его зло, как за ниспосланное ему добро». Кадиш может не только избавить душу умершего из Геинома (ада), но и поднять ее в Ган Эден (рай).

Майя ДИМЕРЛИ