|
|
   |
Каждый раз, когда прохожу мимо здания СБУ на улице Еврейской, бывшей Бебеля, сразу вспоминаю, как меня дважды допрашивали в этом здании. В советские времена здесь размещался Комитет государственной безопасности СССР по Одесской области, КГБ. А допрашивали меня здесь первый раз из-за запрещенного в СССР романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго», который я купил в Италии, в Генуе.
В этом итальянском порту я сошел на берег не один, а с тремя друзьями. И кто-то из них и донес в КГБ о моей покупке.
Прочитав роман, я выбросил его в море. В Союз не привез. Но в КГБ на допросе побывал, и на три года был лишен права на загранплавание.
Было это во времена правления в Советском Союзе Н. С. Хрущева. Когда Н. С. Хрущева сменил Л. И. Брежнев, мне мой грех простили, и я снова стал работать на судах заграничного плавания. А в КГБ на допрос попал уже по другой причине...
Было это в 1967 году, вскоре после окончания Шестидневной войны между Израилем и Египтом. В результате этой войны Суэцкий канал был надолго закрыт. И наши суда, как и суда других стран, совершавшие рейсы в порты Юго-Восточной Азии, пересекая Атлантический и Индийский океаны, огибали южную оконечность Африки, мыс Доброй Надежды.
Я плавал тогда старшим механиком на теплоходе «Большевик Суханов». Мы работали на регулярной Советско-Индийской линии и, загружаясь в Одессе, в Николаеве или Херсоне, шли в индийские порты — Бомбей, Калькутту или в Мадрас.
В Одессе мы грузили сахар в мешках, вырабатываемый на Одесском сахарном заводе. А в Николаеве или Херсоне брали в трюмы удобрение — суперфосфат.
Обычно Атлантика, да и Индийский океан, были к нам снисходительны. Баловали хорошей погодой. И только у южной оконечности Африки, у мыса Доброй Надежды, где встречаются эти два океана, нас ожидал шторм.
Трое суток, пока мы огибали Африку, шторм был такой силы, что устоять на ногах было невозможно. И от стремительной качки передвигаться по судну нужно было чуть ли не ползком. Темное грозовое небо нависало над мачтами, и казалось, что солнце мы не увидим уже никогда! Но стоило лишь войти в Индийский океан, как небо светлело, шторм стихал, и легкая зыбь, поблескивая в лучах вышедшего из-за туч солнца, ласково терлась о наши борта, словно извиняясь за трое суток бешенства разъяренных волн на стыке двух океанов!..
И вот однажды у мыса Доброй Надежды, попав в очередной шторм, мы приняли сигнал «SOS». Сигнал дала парусно-моторная шхуна «Святой Августин» под флагом Италии.
Капитан позвал меня на мостик и, широко расставив ноги и удерживаясь от качки за работающий радар, на экране которого светилась какая-то точка, сказал:
— Вот от кого мы получили сигнал бедствия. Можете прибавить обороты главного двигателя, чтобы побыстрей к ним подойти?
Из-за шторма мы шли медленно, преодолевая бешеный напор ветра и горы вздыбленных им белопенных волн. Прибавить обороты главного двигателя означало его перегрузить. Но речь шла о спасении людей, и я пошел на риск. Спустившись в машинное отделение, я начал увеливать обороты главного двигателя, и он, словно понимая, зачем я это делаю, отозвался ободряющим гулом.
Вскоре мы подошли к терпящей бедствие шхуне. Парусов на мачтах не было. Их или порвало ветром или их убрали, преодолевая шторм под мотором. Но и мотор на шхуне заглох. И две голые мачты, словно две руки, протягивались к небу, моля о помощи. Чтобы спасти шхуну и находящихся на ней людей, нужно было взять ее на буксир и откачать воду из затопленных ее помещений. Но как это сделать в бешенстве неистового шторма?!
Был день. Но из-за висящих над океаном сплошных темных туч казалось, что вокруг непроглядная ночь. Прибавив обороты двигателя, я поднялся на мостик. Стоя рядом с капитаном и хватаясь за что попало, чтобы от качки не упасть, ждал, что он решит.
Наш капитан Теодор Иванович Продан был отважным человеком. В 17 лет он ушел добровольцем на фронт. Воевал на Курской дуге. Дошел до Берлина и в уличных боях в столице фашистской Германии был тяжело ранен. День Победы 9 мая 1945 года встретил во фронтовом госпитале. После выздоровления и демобилизации поступил в 1946 году в только что открывшееся в Одессе Высшее мореходное училище, закончив его в том первом наборе. Прошел все ступени карьерной лестницы от 4-го помощника до капитана, и решительности ему было не занимать.
Тонущую шхуну, которую с головой накрывали волны, и видно было, что она вот-вот пойдет на дно, было уже не спасти. И капитан решил снять с шхуны людей.
Вызвав на мостик старпома, он приказал ему спустить моторный бот. К тонущей шхуне на мотоботе пошли — старпом, боцман, двое матросов и моторист. Капитан включил прожектор и освещал им дорогу.
С мостика жутко было смотреть на наш мотобот. Казалось, и он в бешеном завывании ветра и в ярости волн сам пойдет ко дну. Но, несмотря ни на что, мотобот все ближе и ближе подходил к полузатопленной шхуне.
И вот — снятые со «Святого Августина» люди у нас на борту! Их было шесть человек. Мокрые, перепуганные, они стали благодарить за свое спасение спустившегося к ним с мостика капитана. Наш врач был уже тоже возле них, и капитан распорядился отвести спасенных людей в судовой лазарет и оказать им необходимую медицинскую помощь.
Оставив шхуну на растерзание океана (взять ее на буксир не было никакой возможности), мы пошли дальше. А спасенные со шхуны люди уже вечером того дня пили с нами в кают-компании чай и рассказывали о своем так печально закончившемся рейсе.
Настоящих моряков на шхуне оказалось только двое — шкипер и механик. Остальные четверо были студентами римского университета, решившими совершить кругосветное плавание. Дети состоятельных родителей, они наняли эту шхуну и выполняли на ней все работы матросов. Ставили и убирали паруса, драили палубу, а один из них, превосходный кулинар, стал на шхуне поваром.
Вышли они из Генуи, рассчитывая пройти Атлантический океан, обогнуть мыс Доброй Надежды, пройти Индийским океаном до Австралии, пересечь Тихий океан и через Магелланов пролив снова войти в Атлантику, а оттуда уже вернуться в Геную.
Механика шхуны я взял в свою каюту. Звали его Луиджи Риччи. Это был невысокий коренастый пожилой человек с морщинистым изможденным лицом. Разговаривая со мной на ломаном английском, он время от времени дергал седой головой. По его словам, от пережитого у мыса Доброй Надежды у него случился нервный тик.
Он рассказывал мне о своей семье, двух взрослых сыновьях, двух дочерях и четверых внуках. Рассказал о жене, которая трудится по хозяйству с утра до ночи, готовя и стирая для всей их большой семьи. И признавался, как за ними скучает и как переживал, попав в тот страшный шторм, понимая, что если никто не откликнется на их призыв о помощи, то он никогда уже не увидит свою семью...
Капитан решил зайти в Порт-Элизбет, расположенный на побережье Индийского океана, откуда спасенный нами экипаж шхуны сможет улететь на Родину. По приходу в Порт-Элизабет мы тепло попрощались со спасенным нами людьми, а механик шхуны попросил мой адрес, чтобы, как он сказал, поздравить меня с Рождеством.
Зная, что переписка с иностранцами в Советском Союзе не одобряется, я нехотя дал ему свой адрес в надежде, что он его потеряет или, попав домой в свою многочисленную семью, за всякими житейскими заботами забудет мне написать.
Но он не забыл. И вот под Новый год, в канун католического Рождества 24 декабря 1968 года я, будучи в то время не в рейсе, а дома, получил от него Рождественскую открытку, на которой расписалась вся его многочисленная родня, благодарившая меня и в моем лице всех моряков теплохода «Большевик Суханов» за счастливое спасение их отца и деда!
А спустя неделю после получения той открытки мне позвонили из отдела кадров пароходства и сказали, что меня хотят видеть на улице Бебеля, в КГБ.
Так я снова оказался в знакомом здании, где в 1962 году со мной беседовали по поводу купленного мной за границей запрещенного в то время в Советском Союзе романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго».
И что интересно, беседовал со мной тот же следователь. Фамилию его я забыл. Следователя интересовало, какие разговоры я вел с жившим в моей каюте механиком шхуны «Святой Августин», и не передавал ли он мне какой-либо антисоветской литературы!
Рассказывая следователю о спасении нашими ребятами экипажа гибнувшей в шторм шхуны, я подумал: как же далек от действительности допрашивавший меня человек, заботящийся о безопасности могучего Советского Союза!
Санкций против меня в тот раз никаких не было. И когда я вышел из здания КГБ, у меня было такое чувство, будто я вырвался из мрачной тюремной камеры на волю!
Вот такой эпилог спасения экипажа шхуны «Святой Августин»...
Аркадий Хасин