|
|
   |
Вначале февраля 2018 года, в связи с семьдесят пятой годовщиной разгрома немецких войск под Сталинградом, государственный немецкий телевизионный канал АРД показал кадры этого эпохального события, повернувшего ход Второй мировой войны, которое немцы называют национальной катастрофой.
Кадры кинохроники из немецких и советских киноархивов перемежались интервью с остававшимися еще в живых дряхлыми стариками офицерами и солдатами разгромленных немецких войск, попавшими под Сталинградом в советский плен.
И после каждого интервью на экране телевизора показывали груды искареженного металла, обгоревшие самолеты и автомашины, перевернутые артиллерийские орудия, подбитые танки и руины сталинградских домов, мимо которых брели толпы немецких солдат. Они шли сдаваться в плен.
Вид немцев был ужасен. Закутанные в одеяла, женские платки, в мешки и в какие-то тряпки, голодные, небритые, с черными обмороженными лицами, они шли, потеряв не только воинский, но и человеческий облик.
И тут же, под закопченными руинами разрушеных домов, на грудах кирпичей или на перевернутых снарядных ящиках сидели советские бойцы. Одни хлебали из котелков суп, другие, поев, дымили махорочными самокрутками и, оживленно беседуя о вчерашних боях или о павших товарищах, не обращали внимания на бредущих мимо них немцев.
Стоял зимний солнечный день. И в тишине этого ослепительного морозного дня, после грохота ожесточенных боев, слышен был лишь хруст снега под ногами нескончаемого немецкого шествия.
А потом на экране телевизора появились сборные пункты, где немцы, построившись в колоны, под конвоем советских бойцов брели уже куда-то за Волгу, в лагеря для военнопленных.
Из всех бывших немецких военнопленных, у которых брали интервью, мое внимание привлек глубокий старик. Звали его Вальтер Кох. Ему было 96 лет. За годы, проведенные в плену, он выучил русский язык и перемежал свою речь то немецкими, то русскими словами.
Но не знанием русского языка привлек мое внимание этот бывший гитлеровский солдат. В памятные дни февраля 1943 года, когда весь мир облетела весть о разгроме фашистских войск под Сталинградом, он, раненный, обмороженный, попав в плен, нуждался в срочном переливании крови. А кровь у него была какой-то редкой группы с отрицательным резусом. И умер бы он в лагерном лазарете, если бы не начальница этого лазарета, капитан медицинской службы Советской армии Эсфирь Григорьевна Левина. Именно у нее оказалась нужная для умирающего гитлеровского солдата группа крови.
Рассказывая об этой женщине, Вальтер Кох сказал, что она свободно говорила по-немецки и относилась к лежавшим в лазарете раненым и обмороженным гитлеровским солдатам и офицерам не как к врагам, а как к обычным больным, которым была необходима ее помощь: «...Была улыбчива, добра и, несмотря на то, что мы принесли ее народу неимоверные страдания, спасала нам жизни». «Но были среди нас и те, — продолжал Кох свой рассказ, — для кого она была просто «юде» — еврейка. Даже после сталинградского кошмара, попав в плен, видя, к какому краху привел их Гитлер, они не могли сбросить с себя груз фашистской идеологии. Это были те, кто с приходом нацистов к власти громили еврейские магазины и жгли синагоги. Отравленные нацистской пропагандой, они и в плену, видя, что никто не собирается их расстреливать, а наоборот, пытаются вернуть их к жизни, ненавидели все, что не укладывалось в их пропитанных нацизмом мозгах.
Когда она к ним подходила, они демонстративно отворачивались и отводили ее руку, когда она пыталась сделать им спасительный укол.
Что это? Следствие коллективного помутнения разума или результат воспитания в духе беззаветного верноподданства, слепого патриотизма или ложное понимаемое чувство долга? А может, это в человеке, в его характере? Эти вопросы я задаю себе и сейчас, — говорил Вальтер Кох. — Приверженцев гитлеровских идей у нас в Германии хватает. Так же, как и в сегодняшней России хватает приверженцев Сталина.
Что касается Эсфири Григорьевны, от нее исходило какое-то особое очарование. Она могла лечить одной улыбкой. С ней работал немецкий врач. Тоже пленный. Когда он подходил ко мне, от одного его нахмуренного лица становилось не по себе. Но когда подходила она...
Помогали ей две медсестры. Пожилые женщины. Одна из них была из Киева и сказала мне, что в Киеве, в Бабьем Яру, была расстреляна вся семья Эсфири Григорьевны.
Я был потрясен! Я не участвовал в том страшном преступлении. Но как солдат гитлеровской армии считал и себя причастным к тому убийству! И она, чтобы меня спасти, дала мне свою кровь!
Нас уверяли, что русский плен — это пытки и мученическая смерть. А тут — Эсфирь Григорьевна...
Когда я поправился, меня перевели в другой лагерь. Я даже не успел с ней попрощаться. А потом вместе с другими военнопленными я отстраивал Сталинград и другие советские города, разрушенные войной.
Из плена я вернулся в 1954 году в свой родной город Росток. Здесь на судостроительной верфи по заказу Советского Союза начали строить грузовые и рыболовные суда. Принимать суда приезжали советские моряки, и на верфи нужны были переводчики. За годы плена я выучил русский язык и начал работать на верфи переводчиком. Но с кем бы из советских моряков я ни заговаривал о своей спасительнице, все они уходили от этого разговора. Боялись провокаций. Такие были тогда в СССР порядки.
Я писал в разные советские организации, пытаясь найти ее адрес, чтобы написать ей благодарственное письмо. Но отовсюду получал уклончивые ответы. Советские власти были против переписки советских людей с иностранцами. Даже из социалистических стран, какой была в те годы Германская Демократическая республика. Достаточно вспомнить Берлинскую стену...
Вернувшись из плена, я женился. У меня рос сын. После гимназии он поступил на медицинский факультет Берлинского университета. А став врачом, сын, зная историю моего спасения, занялся изучением истории Холокоста. Потом принял иудаизм и уехал в Израиль. Сейчас живет в израильском городе Ашдоде, где лечит еврейских детей...».
Вот такую историю рассказал по телевизору бывший гитлеровский солдат, попавший в плен под Сталинградом и спасенный от неминуемой смерти капитаном медицинской службы Советской армии Эсфирью Григорьевной Левиной.
Аркадий Хасин