|
|
   |
Как и у многих моряков, плававших на судах Черноморского пароходства, у меня есть удостоверение участника боевых действий. Оно дает право не только на бесплатный проезд на всех видах городского транспорта, включая маршрутные такси, но и позволяет на 25 процентов меньше платить за квартиру и коммунальные услуги.
Выдавали эти удостоверения военкоматы. А чтобы получить такое удостоверение, нужно было в архиве пароходства взять выписку из судовой роли судна, на котором работал моряк, когда это судно ходило в страну, где велись боевые действия.
А такими странами были Вьетнам, Ангола, Сомали, Судан, Южный Йемен, Египет, Алжир и две страны Персидского залива — Иран и Ирак, когда между ними шла война.
Сегодня эта война забыта. А длилась она восемь лет! С 1980-го по 1988 год. И все это время суда Черноморского пароходства ходили в Ирак, у которого с Советским Союзом был договор о дружбе и взаимопомощи, доставляя туда различные грузы, включая оружие.
А началась эта война с приходом к власти в Иране в 1979 году религиозных фанатиков во главе с аятоллой Хомейни, не скрывавшим своей ненависти к Израилю, Западу и к безбожному Советскому Союзу.
Но главным врагом Ирана Хомейни считал Ирак, который, по его мнению, хотел главенствовать в арабском мире. Кроме того, у Ирана и Ирака, этих двух богатых нефтью стран, были давние территориальные споры. Граница между ними проходила по реке Шатт-эль-Араб, образованной от слияния Тигра и Ефрата и впадающей в Персидский залив. Договор об этой границе был подписан в 1975 году тогдашним правителем Ирана шахом Резой Пехлеви, который с захватом власти в Иране аятоллой Хомейни бежал в Италию, и президентом Ирака Саддамом Хусейном.
Но аятолла Хомейни решил переделать эту границу, предъявив Ираку территориальные претензии, которые позволили бы Ирану завладеть нефтеносными районами соседа. А кроме того, Хомейни хотел воплотить в жизнь идею экспорта Исламской революции, которую он осуществил в своей стране, в другие страны Ближнего Востока.
Видя, что война неизбежна, Садам Хусейн решил ударить первым. 22 сентября 1980 года иракская армия форсировала Шатт-эль-Араб и вторглась в иранскую провинцию Хузестан. Одновременно со вторжением Ирак начал бомбардировку иранских городов. На защиту своей страны поднялось все население Ирана. В армию записывались даже мальчики 12—14 лет, которые, веря страстным проповедям Хомейни, что, пожертвовав своими жизнями, они тут же попадают в рай, обвязав себя гранатами, бросались под иракские танки.
Ирак начал войну не только на суше, но и на море. Самолеты и военные корабли Ирака стали нападать в Персидском заливе на танкеры, вывозившие из портов Ирана нефть. Эти нападения получили название «танкерной войны». Иракскими самолетами были серьезно повреждены крупнотоннажные танкеры под флагами Панамы, Кипра, Либерии, Греции. При тушении вспыхнувших на них пожаров погибло немало моряков.
В «танкерную войну» вмешались Соединенные Штаты Америки. В Персидский залив вошли американские военные корабли, взяв под проводку нефтеналивные суда, грузившиеся в иранских портах. Пришли в Персидский залив и советские военные тральщики для борьбы с минами, которыми Иран заминировал подходы к реке Шатт-эль-Араб. На одной из этих мин подорвался танкер Новороссийского пароходства «Маршал Чуйков». Его отбуксировали в Кувейт, где он стал на продолжительный ремонт. А иранскими военными катерами был обстрелян шедший в Кувейт теплоход Черноморского пароходства «Петр Емцов». К счастью, никто из моряков не пострадал.
Вот в такой обстановке теплоход «Аркадий Гайдар», на котором я плавал старшим механиком, сделал два рейса в Ирак.
К слову сказать, перед отходом в такой рейс никто из наших моряков не отказывался идти в Персидский залив, тогда как на иностранных судах были нередки случаи отказов.
Какие-то деньги нам за такой рейс доплачивали. Мы называли их «гробовыми». Но дело было не в деньгах. Что бы ни говорили про Советскую власть, но она воспитывала у нас чувство долга и ответственности за свое дело. И именно это чувство не позволяло советскому моряку показать себя трусом, и, испугавшись трудного и опасного рейса, остаться дома.
Первый рейс в Ирак прошел благополучно. Подходы к реке Шатт-эль-Араб еще не были заминированы, и мы беспрепятственно вошли в иракский порт Умм-Каср, расположенный в устье реки. В Умм-Касре мы выгружали танки. Выгружали по ночам, так как днем в целях маскировки трюмы были закрыты. Простояли в этом порту пять дней. И каждый день с противоположного берега реки слышали сильную артиллерийскую канонаду.
А когда снялись в обратный рейс, то прошли в Персидском заливе мимо охваченной густым дымом иранской нефтяной платформы. Из дыма вырывались языки пламени. Платформа горела от бомб, сброшенных на нее пролетевшим над нашими мачтами иракским самолетом.
Второй рейс был в Басру. Шли мы туда с мирным грузом. В трюмах у нас был погруженный в Новороссийске цемент. При входе в Персидский залив нас остановил иранский военный корабль. Поднявшийся на борт офицер с тремя вооруженными матросами потребовал открыть трюмы. Увидев мешки с цементом и убедившись, что оружия в трюмах нет, иранцы покинули теплоход. А возле устья реки Шатт-эль-Араб нас остановил советский тральщик. Он разминировал подходы к реке и на наших глазах взорвал несколько мин.
В сопровождении этого тральщика мы вошли в реку. Тральщик шел впереди, подавая сигналы, что мин на фарватере нет. Так мы дошли до Басры, где застряли надолго. А застряли потому, что почти каждый день на город налетали иранские самолеты, и по сигналам воздушной тревоги грузчики убегали с теплохода и прятались в вырытых прямо в порту щелях. Эти щели напомнили мне лето 1941 года, когда Одесса ежедневно подвергалась бомбардировкам фашистской авиации, и те, кого в городе заставали сигналы воздушной тревоги, забегали в ближайшие подворотни или прятались в таких щелях, вырытых на многих одесских улицах...
Когда в Басре начинали выть сирены воздушной тревоги, мы, надев спасательные жилеты, собирались в столовой команды, предварительно задраив наглухо иллюминаторы в каютах. Наверху оставались только вахтенные.
В порту стояло несколько военных кораблей, два или три танкера и полуобгоревшее брошенное экипажем голландское судно. Порт был хорошо защищен зенитными батареями, которые во время воздушных налетов иранских самолетов открывали по ним ожесточенный огонь, и осколки зенитных снарядов беспрерывно щелкали по нашей палубе. Может быть, из-за сильного огня зениток, а может, по другой причине, но порт бомбили редко. Во время налетов бомбы рвались где-то за городом. То ли уничтожая военные объекты, то ли иракские нефтяные промыслы...
Басра — шумный и грязный город с чахлыми пальмами на пыльных улицах и с огромным базаром в центре, где рядом с прилавками, заваленными овощами и фруктами, можно было видеть приведенных на продажу жалобно блеющих овец и плешивых верблюдов. А за окраинами города ослеплял желтый оскал пустыни.
За все время стоянки в Басре в городе я был один раз. Повез меня шипшандлер, снабжавший нас продуктами. Я заказал у него кое-какое техническое снабжение, и он водил меня по магазинам, чтобы я мог выбрать то, что мне было нужно. Звали шипшандлера Али. Он хорошо говорил по-русски, так как закончил в Николаеве кораблестроительный институт. В пятидесятые годы прошлого века в советских вузах училось много иностранных студентов: албанцев, китайцев, африканцев, поляков, чехов и арабов. Много их было и в Одессе — в водном институте, политехническом, в университете и медине.
Из поездки в город запомнился один случай. Когда мы проходили по базару, я увидел опиравшегося на палку слепого старика, просившего милостыню. Незрячие глаза его слезились, и весь вид его было настолько ужасен, что я не удержался и дал ему немного денег. В ответ старик что-то гневно крикнул и швырнул деньги мне в лицо. Я оторопел, а Али засмеялся:
— Он умрет с голоду, но ничего у вас не возьмет. Вы для него неверный!
— Но он же слепой! Как он мог знать, мусульманин я или нет?
— Он не видит, чувствует.
Пока мы стояли в Басре, изнывая от жары и неопределенности окончания выгрузки, недалеко от нас пришвартовалось еще одно одесское судно — турбоход «Химик Зелинский». Мы встречались с ним не раз на Кубе, в Египте, Сингапуре, и вот — встретились здесь. Это было судно из серии «Ленинский комсомол», которые строились в Николаеве и Херсоне. В Черноморском пароходстве их было 25 — большой грузоподъемности, быстроходных, развивающих скорость, благодаря мощной турбинной установке, до 20 узлов. Они строились на случай военного времени для перевозок войск и военных грузов. В Басру турбоход пришел, как и мы, с мирным грузом. Привез из Одессы сахар в мешках.
С приходом «Химика Зелинского» жизнь пошла немного веселей. Можно было обменяться кинофильмами или просто сходить друг к другу в гости. Но если нам повезло вырваться в конце концов из этой адской западни, в которую мы попали в Басре, под проводкой нашего тральщика и иракского военного корабля выйти из реки в Персидский залив и благополучно добраться до родных берегов, то нашему соседу была уготована другая судьба.
Когда «Химик Зелинский» выгрузился и вышел из Басры, начался воздушный налет. В турбоход попала сброшенная иранским самолетом ракета. Несколько моряков были ранены. А судно, потеряв ход, вынуждено было стать на якорь.
По сигналу бедствия к турбоходу подошел санитарный катер и отвез постравших в городской госпиталь. А сам турбоход так и застрял в Шатт-эль-Араб с покинутым экипажем, который после долгих мучительных месяцев, проведенных в этом вынужденном заточении на мутной и жаркой реке, добрался в Одессу самолетом...
Сегодня Ирак сотрясают новые войны, и мало кто вспоминает о той восьмилетней войне, унесшей сотни тысяч иракских и иранских жизней. А мне о ней напоминает удостоверение, о котором я сказал в начале этих заметок и которое в условиях сегодняшего украинского кризиса дает хоть какие-то льготы, облегчающие жизнь...
Аркадий Хасин