|
|
   |
75-летие обороны Одессы навеяло воспоминания. Мне 84 года. Свой родной город знаю еще с довоенных времен.
...Окна нашей квартиры выходили на Куликово поле, и я с детства любовался, как до войны проходили мирные праздничные демонстрации.
Помню, как парад начинала конница. У лошадей были белые копыта, а всадники — в белой форме и в касках такого же цвета.
Рядом с Куликовым полем находился кинотеатр «Бомонд». Правда, фильмы тогда были еще «немые», с музыкальным сопровождением. А с другой стороны шумел и гремел «Привоз» во всем своем разнообразии.
На 6-й станции Большого Фонтана располагалась «ферма», которая была как бы «таксомоторным парком», только вместо машин оттуда выезжали разные брички и пролетки, с открытым верхом и без, с фонарем на облучке. Мне кажется, что я и сейчас слышу знакомый звук равномерного цокота копыт по булыжнику Фонтанской дороги и звон бубенцов, расположенных на оглобле по всему периметру.
В то время у трамваев двери не закрывались, и для нас, пацанов, остановок не существовало: на ходу цеплялись и на ходу спрыгивали.
Мы всегда гордились своими многолюдными пляжами, шумной Дерибасовской, оперным театром, цирком на Подбельского. И «Привоз»!
И вдруг война!
У нас в квартире была радиоточка-»тарелка», и я на всю жизнь запомнил четкие, как топором рубленные слова диктора Юрия Левитана: «Внимание! Внимание! Говорит Москва!».
В своей брошюре «Как это было в Одессе», которая вышла в 2013 году, я писал и сейчас вспоминаю, что, во-первых, этот первый день войны был фактически последним днем нашего веселого и беззаботного детства и последующей юности и, во-вторых, именно в этот день мы, пацаны, сразу как-то изменились и повзрослели.
Не знаю, поймет ли нас современная молодежь, но несмотря на 10—11-летний возраст, в то время мы гордились, что могли и принимали непосредственное и активное участие в обороне родного города, в его жизни.
С первых дней войны всех жильцов нашего дома снабдили противогазами (подобрали по размерам!) и научили ими пользоваться. А нам, пацанам с Канатной, дополнительно выдали медицинские сумки с длинными ручками для сбрасывания фугасных бомб, и мы всю ночь по очереди дежурили на крыше дома.
В Одессе, в основном, бомбили железнодорожный вокзал и морской порт. Поэтому все жильцы нашего дома вырыли окопы на Куликовом поле и во время бомбежки бежали через дорогу и прятались в них.
Я с гордостью вспоминаю, как в этот период обороны Одессы, мы, пацаны, в латаных-перелатаных штанишках на подтяжках помогали строить баррикады в начале улицы Канатной. Что характерно, нас никто не заставлял. И все это под непрерывными бомбежками! И хлеб получали по карточкам, 400 г на человека.
У меня так сложилась жизнь, что еще до войны, 15 февраля 1938 года, арестовали моего отца и через 2 месяца и 10 дней расстреляли и зарыли на 2-м кладбище (есть свидетельство о смерти). Но это другая тема. А пишу потому, что во время обороны города я находился в детском доме на 4—5-й станции Большого Фонтана. И мы тогда были удивлены, что очень часто стреляли со стороны моря и снаряды летели через наши головы. Позже мы узнали, что немцы и румыны блокировали город со стороны суши и наша 411-я батарея стреляла по врагу в сторону Чабанки и Григорьевки.
Никогда не забуду, как на территории детдома стояла машина с большим прожектором на кузове. Каждую ночь, когда звучал сигнал «воздушная тревога», водитель дядя Володя зажигал свечу прожектора, и во всех концах города появлялись и пересекались множество лучей.
И если один из них освещал самолет, остальные мгновенно сходились в этой точке, и сразу начинала стрелять четырехствольная зенитка, которая располагалась на красночерепичной крыше одного из корпусов детдомовского городка. А немецкий летчик, чтобы уйти «налегке», сбрасывал бомбы, и они, как светящиеся виноградины, падали на город.
Одна из бомб упала рядом со стеной нашей квартиры и полностью, до основания, разрушила здание на углу Канатной и Пироговской. До того там находился наш гастроном, а потом построили штаб Одесского военного округа.
Когда немцы и румыны заняли Беляевку, которая снабжала питьевой водой город, и перекрыли водопровод, то по нему пустили морскую воду, чтобы мы могли помыться и постирать. Морская вода была очень чистая, и нам приходилось ее пить.
Очень выручала Аркадия. Там справа от входа, в штольне, был источник пресной воды. Правда, очереди были большие: люди стояли с кувшинчиками, чайниками и даже с резиновыми грелками.
Так как вся территория суши была блокирована врагом, то эвакуация проходила морским путем. Помню, в порту готовилось к отходу большое судно, оно было заполнено настолько, что напоминало трамвай в часы пик.
Люди буквально цеплялись за борта. А когда этот пароход отошел от берега на 3—4 километра, появилась немецкая авиация, и одна из бомб попала прямо в судно.
Очень много времени прошло, но я до сих пор как будто вижу это и слышу крики людей. Это судно тонуло на моих глазах. И даже когда я поднялся на Приморский бульвар, слышал эти душераздирающие крики утопающих.
Что касается обороны Одессы, то мы намного позже узнали, что Ставка Главнокомандования 30 сентября 1941 года отдала приказ об эвакуации оборонного района. А весь период блокады города сопровождался беспрерывным и сильным гулом. Как будто очень громко играл духовой оркестр. А потом резко умолк. Наступила какая-то странная и непонятная тишина. До звона в ушах. Это было в ночь с 15 на 16 октября 1941 г.
Я на всю жизнь запомнил, как ранним утром на 5-й станции Большого Фонтана, со стороны в то время располагавшегося рядом военного аэродрома, выехала конница. Даже сосчитал, было 32 всадника. Они выехали очень тихо и так же тихо переговаривались между собой на незнакомом мне языке. Это были румыны.
Так был сдан город.
О том, как мы жили в оккупации, я написал в своей брошюре «Как это было в Одессе», которая попала в литературно-художественный фонд Одессы.
Немножко обидно, что именно мое поколение пережило не только период репрессий и ужасов войны, но и голод, который чувствовали и днем, и даже во сне. Мы не могли себе позволить никаких развлечений. Просто вынуждены были выживать...
Николай ТРАЧ