|
|
   |
Уверен, любой одессит, вернувшийся в Одессу из длительной поездки, спешит повидать любимые места родного города. Для одних — это пройтись по Дерибасовской. Для других — полюбоваться с Приморского бульвара на порт и раскинувшееся за маяком море. Для третьих — Соборная площадь или Аркадия. Что же касается меня, то мое излюбленное место — Сабанеев мост. И вот почему.
Как известно. Одесса была освобождена от фашистских оккупантов 10 апреля 1944 года. А уже в июне того же года в начале Сабанеевого моста, со стороны Екатерининской площади, напротив школы Столярского, которая лежала в руинах, как немой свидетель страшных лет фашистской оккупации, в небольшом особняке открылась школа мореходного обучения. Сокращенно ШМО.
Тогда же на Чкалова, 2 (сегодня Большая Арнаутская) начала работать и школа юнг. Но она просуществовала почему-то недолго. А ШМО, перебравшись позже на Таможенную площадь, готовила для судов Черноморского пароходства рядовой состав вплоть до развала Советского Союза, когда пароходство было разграблено и уничтожено.
Так вот. Еще шла война, еще до победного мая 1945 года было далеко, а тогдашнее руководство пароходства, флот которого после постоянных налетов фашистской авиации и торпедных атак фашистских подводных лодок почти весь лежал в братской могиле Черного моря, начало готовить матросов, мотористов, машинистов и кочегаров для своих будущих пароходов и теплоходов. И когда сразу после окончания войны в Одессу начали приходить американские пароходы типа «Либерти», которые всю войну в тяжелейших условиях доставляли в северные порты СССР оружие и продовольствие для сражавшейся с врагом Красной Армии, а после войны были переданы Советскому Союзу в аренду по ленд-лизу, и когда из поверженной фашистской Германии стали поступать в пароходство немецкие трофейные суда, вопрос укомлектования этого флота рядовым составом был решен.
Что же касается командного состава, штурманов и механиков, их начало готовить открывшееся в том же 1944 году мореходное училище, носящее сегодня имя Героя Советского Союза Александра Маринеско. А позже и впервые открывшееся в Одессе Высшее мореходное училище...
Но вернемся на Сабанеев мост.
МНЕ БЫЛО 7 ЛЕТ, когда моя мама, обучавшая меня с детства игре на пианино, привела меня на Сабанеев мост в школу Столярского. Мама мечтала сделать из меня пианиста, с таким же громким именем, какими славились выпускники школы Столярского — Давид Ойстрах, Оскар
Фельцман, Эмиль Гиллельс и Борис Гольдштейн. Об этом пианисте ходили по Одессе слухи, что когда Борис выступал на каком-то конкурсе в Москве и его игру слушал по радио Сталин, он настолько пришел в восторг от игры юного одессита, что распорядился дать ему в Москве квартиру!..
Но я не хотел стать пианистом. У моего отца была хорошая библиотека, и я, научившись рано читать, познакомился с приключенческими романами Жюль Верна, с «Островом сокровищ» Стивенсона, с рассказами о море Станюковича, Джозефа Конрада и Джека Лондона, меня тянуло на просмоленные палубы кораблей, к их надутым тугим океанским ветром парусам, которые несли эти корабли в далекие неведомые страны...
В школу Столярского я шел без всякой охоты. Был жаркий августовский день, и когда мы подошли к школе, я услыхал из открытых ее окон звуки роялей и скрипок. Мама подтолкнула меня к широкой двери, но я увернулся и побежал к парапету моста. С него открывалась широкая панорама Одесского порта. И глядя на порт, на дымившие у причалов пароходы, мне еще больше захотелось стать моряком.
Запомнился мне тот день и тем, что я увидел самого Столярского! А произошло это так. Как только мы вошли в школу, мама тихо ахнула:
— Смотри, это он!
С широкой, устланной красным ковром лестницы, медленно спускался толстый старик. В руке он держал соломенную шляпу. За ним торопливо спускалась какая-то женщина, тащившая за руку худенького мальчика, и громко спрашивала:
— Петр Соломонович, что же вы молчите? Скажите что-нибудь!
Спустившись с лестницы, Столярский остановился, надел на седую голову шляпу и, когда женщина поравнялась с ним, картавя и растягивая слова, сказал:
— Объясните своему ребенку, что слово «скрипка» не от слова «скрип». Только когда он это поймет, можете опять привести его ко мне.
Сказав это, он вышел на улицу, где его ждала машина...
МЕНЯ НЕ ПРИНЯЛИ в эту школу. Экзаменатор — неприветливая дама, которой я сыграл на пианино какую-то приготовленную с мамой вещь, сказала, что у меня «плохо поставлена рука». Но чтобы успокоить разволновавшуюся маму, добавила, что на следующий год меня «можно будет попробовать снова».
Поступил я в обыкновенную школу. А по вечерам мама заставляла меня сидеть за пианино в надежде, что я все же поступлю в «музыкальную школу для особо одаренных детей», как писалось в объявлении о приеме в школу Столярского. Но, очевидно, я не был «особо одаренным» ребенком. К огорчению мамы не приняли меня и на следующий год, и я продолжал учиться в обыкновенной школе, пока не началась война...
Я помню все бомбардировки фашистскими самолетами города и порта. Помню обстрелы Одессы из артиллерийских орудий, когда немецкие и румынские войска были уже на подступах к городу.
Помню, как на Куликовом поле лежал перевернутый трамвай. Возле него разорвался снаряд. Рядом с трамваем стояла машина «скорой помощи». Санитары вытаскивали из трамвая убитых и раненых, а милиционеры отгоняли свистками толпившихся вокруг людей.
И помню, как в середине лета 1941 года Одесса осталась без воды. Фашисты захватили на Днестре Беляевку, откуда Одесса снабжалась водой, и город задыхался от жажды и ненависти.
В ОДИН ИЗ ТАКИХ ДНЕЙ мы с мамой пошли искать воду. Нам сказали, что на Военном спуске, недалеко от Сабанеева моста, в каком-то дворе есть колодец.
Мы нашли этот двор по длинной очереди, которая тянулась со двора на улицу. Но только заняли очередь, как завыли сирены воздушной тревоги. Очередь начала разбегаться, оставляя на улице пустые ведра. Люди забегали в подворотни соседних домов, а мы с мамой забежали под Сабанеев мост. И тут же услышали залпы зенитных орудий и взрывы бомб.
Я выглянул из-под моста и увидел фашистский бомбардировщик. С ужасающим ревом он начал снижаться, сбрасывая бомбы. Меня оглушил взрыв. Я упал. А когда поднялся, увидел трясущуюся от страха маму. Мост был цел. Он нас спас. А дом на Военном спуске, рядом с Сабанеевым мостом, в подворотне которого спрятались стоящие в очереди за водой люди, был разрушен. Над ним поднимались тучи черной, пахнущей гарью пыли...
Наступил октябрь, и в один холодный промозглый день я со своим другом Сережей Багдасарьяном прибежал на Сабанеев мост смотреть, как покидают город его защитники. Вдоль всего Военного спуска стояли женщины и дети, смотревшие на проходившие под мостом войска. Скрипели подводы, на которых везли раненых. Командиры, выбегая из строя, кричали: «Подтянись!», и красноармейцы, вскидывая за плечами винтовки, прибавляли шаг, стараясь не смотреть на провожавших их этих женщин и детей, которых оставляли они рвущемуся в город врагу. А 16 октября 1941 года я увидел первых вражеских солдат.
Ну а потом... Потом была тюрьма, куда нас загнали, как евреев, было гетто на Слободке и Карловский концлагерь... Обо всем этом я писал в книге «Возвращение с Голгофы» и в очерках, которые публиковала «Вечерняя Одесса».
Освободили нас советские войска 28 марта 1944 года. И когда мы, чудом оставшись в живых, оборванные и босые вернулись в Одессу, я первым делом побежал на Сабанеев мост. Он был цел. Но порт, который я привык видеть с моста, был пуст. И лишь в море один за другим вскипали фонтаны воды. Это тральщики на подходах к порту взрывали немецкие мины.
Тем же летом я поступил в открывшуюся здесь школу мореходного обучения. По возрасту меня бы не приняли. Но так как по возвращении из концлагеря никаких документов у меня не было, то в милиции, с моих слов, мне выдали справку, в которой я прибавил нужный для поступления в эту школу возраст, И приемная комиссия, на основании этой справки и прочитав в моем заявлении о пережитом в годы фашистской оккупации, написала резолюцию: «Принять». Так я получил путевку в морскую жизнь.
Вот что для меня значит Сабанеев мост, с которого, как мне кажется, стоит лишь протянуть руку и можно дотронуться до выпуклой синевы моря...
Аркадий Хасин