|
|
   |
Есть книги, которые перечитываешь с возрастающим наслаждением, находя в них все больше и больше нового и интересного. Такой книгой для меня является повесть Констанина Паустовского «Время больших ожиданий».
Эта повесть настолько полна любви к Одессе, к ее морю и к ее людям, что каждый одессит, который прочтет ее хоть раз, запомнит на всю жизнь.
Что же касается меня, то перечитывая недавно «Время больших ожиданий» и наткнувшись на абзац, где К. Паустовский, работая в 1920 году в одесской газете «Моряк», пишет о том, что редакция «Моряка» получила из Москвы запрос по поводу угнанного белыми за границу в конце гражданской войны российского торгового флота, с просьбой узнать и сообщить дальнейшую судьбу этих судов, я вспомнил, что попав однажды в тунисский порт Бизерту, видел один из этих пароходов. Вернее, не сам пароход, а его останки. Но как бы порадовался писатель, если бы я рассказал ему об этом!..
Было это в 1973 году. Теплоход «Аркадий Гайдар», на котором я тогда работал старшим механиком, возвращаясь из Шанхая в Одессу, зашел в Бизерту. Мы привезли тунисцам рис.
Но был Рамадан, главный мусульманский праздник, который длится сорок дней. Во время этого праздника целый день до самого вечера мусульмане не едят, не курят, даже не пьют воду. И грузчики, разгружавшие теплоход, спускаясь по утрам в трюмы, больше лежали на мешках с рисом, чем работали. Поэтому выгрузка затянулась надолго. Но я был рад этому.
Город был рядом, белый, малоэтажный, с высокими минаретами мечетей, шумным восточным базаром. В первые дни стоянки в Бизерте мы ездили на экскурсии. Капитан заказал у обслуживавшего судно агента автобус, и мы посетили развалины Карфагена. В последующие дни мы осматривали в окрестностях города древние мавританские крепости.
Как я уже сказал, стоянка была долгой. В машинном отделении мы успели сделать много ремонтных работ, и не терпелось уже выйти в море и взять курс домой, на Одессу!
Но приходилось ждать окончания Рамадана, и лишь тогда, как сказал капитану агент, нас выгрузят за несколько дней.
На берег уже не тянуло. И я, наверное, так и просидел бы на судне до самого отхода, если бы не случился с одним из мотористов несчастный случай. Спускаясь в машинное отделение, он поскользнулся на трапе, скатился вниз и сломал ногу. Я вместе с судовым врачом отвезли моториста в больницу. И пока наш врач оформлял в приемном покое необходимые документы, я вышел из больницы покурить. И вдруг увидел неподалеку небольшую церквушку. Я настолько привык в Бизерте к мечетям, что вид этой церквушки с голубым куполом и позолоченным крестом показался мне нереальным.
Шофер-араб, который привез нас в больницу, дремал за рулем машины. И когда наш врач вышел из больницы и сказал, что мотористу еще накладывают гипс, я предложил врачу пойти взглянуть на эту церквушку.
Массивная дубовая дверь была заперта. Мы обошли церквушку и увидели за ней кладбище. Вошли и оказались среди многочисленных надгробий, многие из которых потрескались и обвалились. Судя по надписям, здесь покоились русские военные моряки царского флота — от матроса до адмирала.
Мы побродили среди надгробий, гадая, как сюда в далекий от России Тунис могли попасть эти моряки.
Когда мы уже выходили с кладбища, то увидели пожилую женщину, катившую тележку, из которой торчали веник, грабли и лопата. Увидев нас, она остановилась, вытерла со лба пот и спросила:
— Вы, наверно, русские, раз сюда пришли. Только как попали в Бизерту? Туристы обычно приезжают в Тунис, чтобы осмотреть развалины Карфагена.
Узнав, что мы советские моряки, она улыбнулась и протянула руку:
— Приятно познакомиться. Меня зовут Анастасия Александровна Ширинская. Я дочь командира русского эскадренного миноносца «Жаркий». А сейчас хранительница этого кладбища. Здесь похоронены русские моряки, умершие в изгнании. Да упокой, Господи, их души.
Она перекрестилась и быстро спросила:
— Вы что-нибудь знаете о них?
Я пожал плечами:
— Нет.
— А зря. Историю своего государства надо знать. Для вас, советских людей, моряки, что здесь похоронены, враги. А ведь это были герои. Они не щадили свои жизни, сражаясь с большевиками, чтобы не отдать Россию во власть этим супостатам.
При этих ее словах врач потянул меня за рубаху: «Идем...».
Он был прав. В те советские времена встречи за границей с русскими эмигрантами, разговоры с ними, были запрещены.
Попрощавшись, мы вернулись в больницу, забрали нашего моториста и привезли его на судно.
Но Анастасия Александровна Ширинская и это кладбище не выходили у меня из головы. С нашим капитаном я был в очень хороших отношениях, и на другой день рассказал ему об этой встрече. Выслушав меня, капитан нервно заходил по каюте, закурил и сказал:
— Предупредите доктора, чтобы никому об этом не рассказывал. Для наших властей захороненные на этом кладбище русские моряки — изменники, укравшие у России военные корабли. Белые угнали и торговый флот. Кстати, вчера, прогуливаясь по порту, я дошел до корабельной свалки. Там увидел почти сгнившую корму какого-то торгового судна. Но на ней сохранился порт приписки — «Марсель». А из-под этой надписи проступают две буквы «О» и «Д». И я уверен, что это бывший русский пароход, который был приписан к Одессе. Хотите, сходим туда, посмотрим.
На следующее утро я отправился с капитаном в дальний угол порта, где среди старых, отслуживших свой век буксиров и ржавых полузатопленных барж, покрытых темными космами тины, распространявшей резкий йодистый запах, я увидел полусгнивший остов какого-то судна. В целости сохранилась только корма, на которой, если приглядеться, можно было прочитать название судна и порт приписки. Называлось оно «Нант». Порт приписки «Марсель».
— А где же те буквы? — спросил я капитана.
— Посмотрите внимательней и увидите.
Я вгляделся в написанное по-французски слово «Марсель» и действительно увидел еле проступавшую под ним русскую букву «О».
А присмотревшись пристальней, увидел и вторую — «Д».
Больше ничего разобрать было нельзя. Но и так было ясно, что это судно не было французским от рождения, а принадлежало то ли РОПИТу, (Русскому обществу пароходства и торговли), то ли Добровольному флоту, который строился на пожертвования, собираемые в царские времена по всей России, и суда которого назывались в честь российских городов: «Самара», «Кострома», «Рязань» и так далее. Все они были приписаны к Одесскому порту, откуда и уходили в свои плавания...
Возвращаясь на свой теплоход, мы все думали: каким образом этот пароход мог попасть на корабельную свалку Бизерты? Капитан выдвинул версию, что на подходе к порту пароход сел на мель, и хозяину было дешевле оставить его на мели, чем оплачивать дорогостоящую спасательную операцию.
Но если с этим пароходом было более или менее ясно, то как оказалась в Бизерте русская военная эскадра?
У меня было желание, вернуться к той церквушке, встретить Анастасию Александровну Ширинскую и подробно обо всем расспросить. Но согласно «Правилам поведения советского моряка за границей», пойти туда один я не мог. А идти с кем-то означало навлечь на себя неприятности.
Кончился Рамадан, нас быстро выгрузили, и мы покинули Бизерту. И, может быть, я никогда не вспомнил бы уже о русском кладбище в этом городе и о его хранительнице Анастасии Александровне Ширинской, если бы спустя несколько лет не попал в Лениград, где судно задержалось на несколько недель. И вот здесь открылась мне тайна русского кладбища в Бизерте. Осматривая стоящие под стеклом модели военных кораблей царского флота, чьи названия на носу каждого были выведены старинной русской вязью, я прочитал название одного эсминца — «Жаркий». И тут же вспомнил Анастасию Александровну Ширинскую, — дочь командира этого корабля. Но как попали эти корабли в Бизерту?
С этим вопросом я обратился к проходившему мимо служителю музея, пожилому человеку в морском кителе. Он поинтересовался, кто я такой, и узнав, что я моряк, который был в Бизерте и видел там дочь командира царского эсминца «Жаркий», с интересом посмотрел на меня и пригласил в свой кабинет.
Как оказалось, это был заместитель директора музея, отставной капитан первого ранга. Звали его Игорь Николаевич. Фамилию не помню. Но помню, с каким пристрастием он расспрашивал меня о встрече с Анастасией Александровной Ширинской, как она выглядела, сколько ей лет и даже во что была одета. Я просидел у него часа два, узнав много подробностей о прибывших в 1920 году в Бизерту русских военных кораблях, и вернувшись на судно, поспешил все это записать.
А узнал вот что. В конце 1920 года Белая армия, удерживающая Крым, была разгромлена. Главнокомандующий войсками юга Врангель обратился с призывом к остаткам войск и флоту покинуть родину.
Солдаты и офицеры Белой армии и та часть гражданского населения, которая убегала от большевиков, погрузились на торговые суда и отбыли в Константинополь.
Что же касается военных кораблей, базировавшихся в Севастополе, то когда по призыву Врангеля они, покинув родину, прошли Босфор, Дарданеллы и вышли в Средиземное море, запросили правительство Франции, союзницу царской России в первой мировой войне, дать им какое-нибудь пристанище. Тунис был тогда французской колонией, и французское правительство разрешило им базироваться в Бизерте.
Вот тогда и пришли в этот тунисский порт 32 русских военных корабля. На них было около шести тысячи членов экипажей и семьи офицеров. Так в Бизерте образовалась русская колония.
О возврате моряков на родину, где укрепилась советская власть, не могло быть и речи, и некоторые офицеры стали кончать жизнь самоубийством. Позже часть колонии разъехалась в разные страны. Но те, кто остался в Бизерте, чтобы прокормить свои семьи и самих себя, брались за любую работу. Блестяще образованные офицеры царского флота нанимались садовниками к богатым тунисцам или плотничали и малярничали вместе со своими матросами.
А корабли эскадры вошли в состав Военно-морских сил Франции. Их переименовали и перекрасили. Так исчезла российская Черноморская эскадра...
Несколько лет назад я видел по телевизору документальный фильм Никиты Михалкова, который он снимал в Бизерте, — о судьбах русских моряков, оказавшихся в результате гражданской войны в этом тунисском порту. Показал он и русское кладбище. Увидел я на экране и Анастасию Александровну Ширинскую, у которой Никита Михалков брал интервью, и с которой мне посчастливилось разговаривать в 1973 году. А в конце фильма Н. Михалков сказал, что в 2009 году в возрасте 98 лет она умерла.
Вот такая мне вспомнилась история, когда я перечитывал повесть К. Паустовского «Время больших ожиданий»...
Аркадий Хасин