|
|
   |
Когда пишут о море и моряках, пишут обычно о капитанах, штурманах или о просоленных океанскими ветрами бывалых матросах.
Вспоминая сегодня плавания, в которых прошла моя жизнь, я хочу рассказать о человеке, чья профессия не связана с морем. Но без людей этой профессии не обходится ни одно пассажирское судно.
Мой рассказ о парикмахере. Плавал я с ним на пассажирском теплоходе «Украина» по Крымско-Кавказской линии. Фамилия его была Лящ. И обращались к нему не по имени-отчеству, а просто — Лящ.
Рабочий день на судне начинался с восьми часов утра. В это время открывал свою парикмахерскую и он. Все там было, как в обычной парикмахерской: широкое зеркало, стол с разложенными на нем парикмахерскими принадлежностями, кресло с никелированной педалью, чтобы его можно было поднимать и опускать, журнальный столик с газетами и журналами для ожидающих своей очереди клиентов. Был даже вазон с фикусом, привязанный к трубе парового отопления, чтобы его не сорвало во время качки.
Все как в нормальной парикмахерской. Только в иллюминаторе синело море...
Когда я с ним познакомился, лет ему было за шестьдесят. Невысокого роста, хромой, лысоватый, в неизменном белом халате, он, как жонглер, так ловко работал ножницами и гребенкой, что, казалось, они летали у него в руках. И кто бы ни сел к нему стричься или бриться, он заводил деликатный разговор: откуда клиент, куда едет, кто по профессии.
В конце рабочего дня, закрыв парикмахерскую, Лящ, прихрамывая, шел на корму, где собирались после работы моряки, и, закурив, мог рассказать, что только что стриг известного писателя или солиста Большого театра.
В его «послужном списке» были ехавшие в разное время на «Украине» такие знаменитости, как Леонид Утесов, Аркадий Райкин, чемпион СССР по шахматам Ефим Геллер или прославленный партизанский командир, Герой Советского Союза Сидор Ковпак.
В РАБОТЕ МОРЯКОВ его восхищало все. И как капитан, «не заблудившись в море», приводит теплоход по расписанию из порта в порт. И как в пропахшем соляром, содрогающемся от грохота дизелей машинном отделении несут вахты механики и мотористы. И как на стоянках в портах матросы, стоя на подвесках, подкрашивают борта «Украины», отчего теплоход всегда имел свежий и нарядный вид.
Ляща укачивало, и когда штормило, он закрывал парикмахерскую на «технический перерыв». Но в хорошую погоду по вечерам долго стоял на корме, любуясь бегущей за теплоходом лунной дорожкой...
Как-то в рейс пошел с нами корреспондент газеты «Моряк» Иван Мокряк, чтобы написать несколько статей о передовых людях судна. Побеседовав со штурманами и матросами, фамилии которых дал ему капитан, он зашел ко мне, как руководителю машинной команды, расспросить о механиках и мотористах.
В разговоре со мной вдруг задумчиво сказал:
— О ком надо писать, так это о вашем парикмахере.
— О парикмахере? — удивился я. — А что он такого совершил? Стрижет, бреет...
— Да. Стрижет, бреет. Но во время оккупации спас еврейского мальчика. Я сосед вашего парикмахера по дому. Мне много рассказывала о нем соседка, которая жила в нашем доме и во время войны. Я написал о нем статью. Но ни одна газета не хочет публиковать этот материал. Вы же знаете, как у нас относятся к «еврейской теме». А о матросе, который не опаздывает на вахту, я должен писать, как о герое!
Мокряк засиделся у меня до вечера, и вот что я узнал.
Лящ работал парикмахером и до войны. На работе был человеком уважаемым. У него всегда было много клиентов. Но когда возвращался домой, сын соседей по коммунальной квартире, десятилетний Алик, устраивал ему «черную жизнь». Этот рыжий вихрастый мальчишка, зная время, когда Лящ возвращался с работы, тушил в коридоре свет и ложился поперек коридора. Когда Лящ спотыкался и падал, Алик вскакивал и с дьявольским хохотом начинал носиться по квартире.
Отец Алика, инженер Бронфман, наказывал сына за такие проделки. Но после наказаний Алик становился еще невыносимей.
Жил Лящ одиноко. Возвращаясь с работы, сам готовил еду. Но стоило ему прийти на коммунальную кухню, разжечь примус, поставить на него кастрюлю и отлучиться на минуту в комнату, как на кухне, словно рыжий чертик, появлялся Алик. Он мог насыпать в кастрюлю парикмахера горсть соли или просто снять ее с примуса и спрятать за шкаф.
Отец хлестал сына ремнем. Алик так кричал, что на его крик сбегалась вся густонаселенная коммунальная квартира. Но первым заступался за Алика Лящ, упрашивая разгневанного отца не бить сына:
— Он же еще ребенок, перерастет!
В РАЗГАР СТАЛИНСКИХ РЕПРЕССИЙ отца и мать Алика арестовали. Они оказались «врагами народа». Алика забрала к себе какая-то родственница, и наконец Лящ мог свободно вздохнуть.
Но началась война...
Когда бомбежки Одессы усилились, в квартире неожиданно появился Алик. Родственницу, у которой он жил, мобилизовали на рытье окопов. А в ее дом попала бомба. Алика спасло то, что его не было дома. Воздушная тревога застала его в городе, где он успел забежать в ближайшую подворотню.
Как ни странно, но Лящ обрадовался появлению своего мучителя. Их шумная коммунальная квартира опустела. Мужчин забрали на фронт, женщины с детьми эвакуировались, и Лящ, человек общительный, не имел даже с кем перемолвиться словом.
Да и Алик стал другим. Неожиданное сиротство, война, бомбардировки родного города, голодная, полная опасностей жизнь изменили его отношение к соседу. Тем более, что Лящ, не помня зла, взял мальчика под свою опеку.
Когда в город вошли фашистские войска и над евреями нависла смертельная опасность, Лящ дал себе слово спасти мальчика. Страшные слова в развешанных по городу зловещих приказах: «За укрывательство евреев — расстрел!» — не остановили его.
В их квартире был чулан. В этом чулане Лящ сделал тайник. Но во дворе знали, что Алик вернулся. И кто-то из соседей написал на парикмахера донос. В квартиру с обыском нагрянули румынские жандармы. Алика не нашли. Но его спасителя забрали с собой. Несколько дней Лящ провел в подвале жандармерии. Били. Но мальчика не выдал.
Так и жили они в оккупации. Алик в тайнике, Лящ — в соседней комнате.
Лящу повезло. Его взял на работу приятель, открывший на Садовой улице «Салон красоты для господ румынских и немецких офицеров». В этом салоне Лящ и проработал парикмахером до дня освобождения города от оккупантов. Но с возвращением в Одессу Советской власти Лящ был арестован. На него поступил донос соседа по двору — «сотрудничество с оккупантами». И если бы не Алик, парикмахер, как и многие другие одесситы. обвиненные в сотрудничестве с оккупантами, был бы сослан на Колыму. Рыжим вихрем Алик ворвался в кабинет следователя и, захлебываясь, рассказал, как прятал его Лящ. Он просил следователя прийти к ним в квартиру и посмотреть тайник. Он умолял, плакал, писал прошения. И Лящ был освобожден.
Алику он заменил отца. Благодаря парикмахеру Алик благополучно закончил школу, потом политехнический институт. А потом... уехал в Израиль.
Поселившись в Хайфе, он писал, что подтвердил свой диплом и устроился на работу в солидную фирму. Алик не забыл своего спасителя. Присылал посылки, деньги, из-за чего Ляща не раз вызывали в КГБ.
Работал он в парикмахерской при гостинице «Спартак», на Дерибасовской. Однажды у него стригся какой-то пароходский начальник. Работа парикмахера ему так понравилась, что он предложил Лящу перевестись в пароходство, работать на пассажирских судах. С помощью этого начальника Лящ и оформился в пароходство. Но за переписку с гражданином Израиля визу ему не дали. И Лящ работал на «Украине», в каботаже...
Вот какие подробности из жизни нашего парикмахера я узнал от корреспондента газеты «Моряк». Но когда по выходе в очередной рейс завел с Лящом разговор об Алике, он, удивившись, что я знаю эту историю, засмеялся и махнул рукой:
— Ой, только не делайте с меня героя! Сядьте лучше в кресло, я вас подстригу.
Таким был парикмахер теплохода «Украина» Лящ!
Аркадий Хасин