|
|
   |
В конце мая 1941 года я окончил первый курс судоводительского отделения Одесского морского техникума. Мне было 16 лет. Впереди предстояло трехмесячное плавание на четырехматчевом паруснике...
11 июня, после десятидневной практики с постановкой и уборкой парусов мы покинули Одессу. На следующий день нас обогнала вся Черноморская эскадра, возвращавшаяся после учений в Севастополь. Мы поприветствовали друг друга. Через десять дней пришли в Новороссийск. Здесь и застало нас страшное известие: началась война. На одном из черноморских пассажирских лайнеров нас вернули в Одессу, где мы все были распределены матросами на разные суда. Я попал на дизельэлектроход «Труд».
... Было чудесное утро 22 июля 1941 года. На небе ни облачка. Дующий с моря легкий ветерок слегка рябил, слепя глаза, сверкающую в лучах солнца воду. Мы, матросы дизельэлектрохода «Труд», стоявшего кормой к причалу судоремонтного завода в ожидании загрузки рядом с однотипным судном «Пролетарий», собрались на верхней палубе по правому борту на высокий полубак у самого трапа. Ожидали боцмана. Впереди, чуть мористее, высился плавучий док, там стояло судно. За ним виднелся брекватор, от которого тянулась к концу причала нефтегавани цепочка затопленных старых пароходов. Недавно наш капитан Леонид Преображенский посылал нас на них проверить, не осталось ли там спасательных шлюпок. Пароходы были посажены на грунт, но их палубы возвышались над водой метра на полтора, что исключало прорыв в порт кораблей противника.
Молодость есть молодость. В ожидании распоряжений боцмана стояли мы тесной группой — шел обычный треп. Вдруг со стороны Лузановки послышался натужный гул — высоко в небе прямо на нас летела группа тяжелых немецких бомбардировщиков. И почти над нами из них посыпались бомбы. Благо, пролетели они дальше нас. В это время меня окликнул боцман и я, пройдя между люками первого и второго трюмов, перебрался на левый борт и направился в сторону средней надстройки. Но в нескольких шагах от нее вдруг почувствовал, как сильно завибрировал воздух. Меня с силой повалило на палубу. Еще не соображая, что к чему, я, услышав громкие крики со стороны полубака, вскочил и побежал туда. И тут между первым и вторым люками, в том самом месте, где я какую-то минуту назад проходил, увидел в палубе дыру диаметром более полуметра с загнутыми вовнутрь зазубринами. Из дыры вились струйки дыма. Потом ребята подшучивали надо мной — говорили, что это именно в меня целился штурман немецкого бомбардировщика, да я успел вовремя смыться. Повезло не только мне, но и им тоже. Страшно даже представить, что было бы, взорвись бомба под ними в трюме. А так, пробив плашмя борт и оставив в нем огромную щель, она вылетела в воду. И все же «Труд» стал непригодным к дальнейшей эксплуатации. Меня направили в отдел кадров.
Но это было уже потом. А вечером того же дня я и еще один парнишка из нашего двора (жили мы тогда на Молдаванке) отправились в центр города посмотреть на те места, где, по слухам, упали утром бомбы. Вначале пошли мы в район Сабанеева моста. Там небольшая бомба разбила третий этаж жилого дома. Похожую картину увидели мы и у здания филармонии на Пушкинской. Но там бомба, упав рядом со стеной здания, не взорвалась. На том месте осталась только неглубокая выемка диаметром около метра. Квартала через два, по этой же стороне, такая же бомба разрушила третий этаж трехэтажного дома.
Мы поспешили в сторону бульвара. Стало темнеть... Только пересекли мы улицу Жуковского и стали подходить к решетчатому ограждению здания городского архива, как высоко в небе послышался тяжелый гул подлетающих со стороны моря немецких бомбардировщиков. Я стал их считать, но тут послышался свист падающих бомб. Оказавшись у входа в подвал одного из домов, мы бросились вниз. Дверь в подвал была закрыта, мы лишь поплотнее прижались к ней, опасаясь выбитых взрывной волной стекол. На нас навалились люди, тоже искавшие хоть какой-то защиты.
Наконец гул самолетов начал стихать. Стали слышны душераздирающие крики. Мы поспешно выбрались на тротуар — и перед нами предстала жуткая картина. Со стороны дома, от которого мы только недавно отошли, а также со стороны дома-музея Пушкина улицу перекрывали озаренные огнем огромные клубы дыма, в котором метались люди. Мы с перепугу бросились бежать по улице Жуковского вверх, радуясь, что нам сильно повезло. Мне — в особенности: ведь в меня «целились» дважды, а попасть — не попали!
На улице Льва Толстого, между Нежинской и Островидова, с правой стороны мы увидели разбитый одноэтажный дом. Там застыла тишина... К нашему дому мы подошли в полной темноте. Здесь собрались почти все женщины дома, наперебой стали нас расспрашивать, где мы были, что видели. Это была первая бомбардировка Одессы фашистами...
Сергей Кривошеин