|
|
   |
Даже люди старшего поколения уже не помнят того времени, когда Михаил Жванецкий воспринимался всего лишь как юморист и острослов. Кажется, он сразу, с самого начала стремился выйти на обобщающий, а потом и философский уровень. Веселиться и веселить — это не его. Отсюда и самоирония как признак ума и серьезного отношения к жизни. О самых важных и драматических вещах (особенно если они касались его лично) Жванецкий говорил легко и забавно. Это, наверное, его талант и его же урок — не переоценивать великого и не пренебрегать малым.
…Мы ещё не знали, что не пройдёт и двух недель, как потеряем Жванецкого, когда мне на день рождения прислал подборку его «мудростей» бывший моряк-подводник Григорий Мильдов. Он родом из наших краёв (отец служил в Дунайской флотилии), сейчас живёт в Одессе, куда возвратился после службы на Северном Флоте. А там, в Мурманске, Григорий Аркадьевич организовал и возглавил Клуб мурманских одесситов «Белая акация». Приглашали и Жванецкого. В декабре 2005 года именно там, вместе с мурманскими выпускниками ОИИМФа, Михаил Михайлович отмечал 75-летие родного вуза.
Так вот, среди присланных Григорием «жванецких» высказываний было и то, что сегодня звучит как нельзя более серьёзно, даже драматично: «Все великие давно уже умерли, да и мне что-то нездоровится». Мой личный скромный опыт общения с Жванецким свидетельствует о том, что собственное здоровье было чуть ли не излюбленным предметом насмешек его «носителя».
Теперь представьте ресторан Одесского морвокзала, где проходил банкет по случаю закрытия Первого международного фестиваля анимационного кино «Крок». Ему предшествовало официальное закрытие фестиваля, проходившее в актовом зале Одесского политеха. Увидев среди публики обожаемого всей страной писателя, почётного гостя фестиваля, я, как корреспондент измаильской городской газеты, не могла не спросить его о нашем городе.
— Измаил? Конечно, знаю. Кто ж его не знает?! — был ответ.
— Но если не едете, то хотя бы автограф дайте для измаильчан…
И ваш корреспондент подсунул Жванецкому перевернутую вверх ногами карточку с эмблемой «Крока».
Так что когда в ресторане я, мобилизовав свою профессиональную наглость и воспользовавшись тем, что его дама отлучилась, плюхнулась на освободившийся рядом с Михаилом Михайловичем стул, он обреченно простонал:
— Ох, Измаил!..
Разговаривать с прессой Жванецкий решительно не желал. Отказ получили даже такие всесоюзные медийные тяжеловесы, как «Кинопанорама» и «Советская культура».
— Послушайте, я здесь с друзьями. Отдыхаю. Выпил, расслабился… Какое интервью?!
Вашему корреспонденту пришлось пригрозить знаменитому одесситу своей незамедлительной публичной смертью от отчаяния, если не получу от него хотя бы нескольких слов для своих читателей.
— Ну, хорошо. Один вопрос. Один!
А надобно сказать, что дело происходило в сентябре 1991 года, сразу после потрясшей страну безуспешной попытки группы советских государственных деятелей (ГКЧП) поднять «путч» против горбачёвских преобразований. Так что в свой вопрос я постаралась вложить как можно больше грозной чекистской подозрительности:
— Где вы были между 19-м и 21 августа?!
И тут произошло чудо, которое я никогда не сотру ни с магнитофонной плёнки, ни из своей памяти. Жванецкий захохотал. И дело не в том, что кому-то удаётся рассмешить главного шутника страны, а в самом смехе Жванецкого. Звучит он примерно так: сначала идёт протяжный крик (а-а-а), и только потом классическое «ха-ха-ха».
— Обожаю! — отсмеявшись, выдохнул Михаил Михайлович. — Теперь, наверное, это будет в анкете.
И уже вроде бы серьезно:
— Я струсил. Я был в Одессе. С 1 августа и буду до 1 октября. Я всегда это время в Одессе провожу. Потому что не могу просто так болтаться. Публика ждёт. Мне нужно писать. Потому я на пару месяцев уезжаю на свою родину.
— В Москве не пишется?
— Меньше, меньше. Я всегда в Одессе пишу.
Молодёжью Михаил Михайлович интересовался особо. Она и сама о себе напоминала. Причём самым неожиданным образом: две девушки, прорвавшись к Жванецкому, протянули для автографа… свои паспорта.
— Ты видишь, это совсем другое поколение, — обратился Жванецкий к сидевшему рядом сатирику Виктору Славкину. — Ну мы догадались бы разрисовать свой паспорт?! Просто не решились бы. А они ничего не боятся.
Интересно, как сложилась судьба тех представительниц «беспривязного» поколения? На что они употребили свою внутреннюю свободу? Но Жванецкого, несомненно, бодрила их бесшабашная напористость. Придавала оптимизма. Хотя весёлым человеком сатирик себя не считал.
— Я грустный, — говорил он тогда в ресторане. — И стараюсь вызывать смех грустью.
— А сам весёлый? — подхватил Виктор Славкин, которому Жванецкий предложил поучаствовать в своём интервью для Измаила.
— Сам? Нет. Но грусть моя приносит мне прибыль. Можно сказать, доход.
— И тогда я становлюсь весёлым… — продолжил Славкин.
— А-а-а, ха-ха-ха!
На вопрос о себе:
— Поживаю я хорошо. И прекрасно! И чувствую себя очень хорошо. И отошли все болезни.
— Болезни?
— Не стоит говорить об этом всерьёз. Настоящая моя болезнь — жажда красивых женщин.
— Надеюсь, вы не собираетесь излечиться?
По-видимому, это был не единственный недуг замечательного одессита. Но теперь, когда его не стало, мы, измаильчане, счастливы тем, что имеем прямое обращение весёлого философа и мудрого весельчака, повлиявшего на поколения наших соотечественников и во многом объединившего нас в один народ — людей, которым доступны смех и слёзы Жванецкого. Именно нам адресованы слова, которые теперь, в «постжванецкую» эпоху, звучат не просто как доброе пожелание, а как наказ: «Будьте счастливы в своём Измаиле!».
Наталья МЕССОЙЛИДИ