|
|
   |
Предыдущая часть здесь.
@Михаил: Не спалось мне. Пил все, что горит. Началась изжога. Наелся угля. В ленте попались сиськи. Одетые, но все же тоска. Если когда видишь сиськи — только тоска и изжога, пора откладывать на свои похороны. Решил кастрюлю помыть. Вспомнил: Ева содой советовала. Не пойми, зачем. Зашел в её комнату. Вы знали, уважаемые прозаики и чуть менее уважаемые поэты, что последние годы у каждого из нас была своя комната? Спали отдельно. Чтоб творческую енергию не растрачивать. Разъехались, но потом оказалось, что спустя 15 лет жизни в Германии Ева не знает, что квартира сдаётся без мебели, и она вернулась. Одолжение сделала. Человек, говорит, человеку не волк, а утешение. Но творческую енергию растрачивать нельзя. Слышали такое? Поэзию я, мол, недостаточно люблю, чтоб проникнуться поэзией тел? Она мне стихов никогда не писала, только списки продуктов. В комнате было темно и сыро. На комоде стояла фарфоровая чаша с заплесневелым кофе. Никогда ещё такого не видел! Волосатая зелёная плесень! Конечно, Миша придет, помоет, на работу сходит, вернётся, что той жизни у Миши, только и нужна, чтоб Ева могла смотреть на море. Ненавижу Росток, вся семья моя в Лейпциге, всю жизнь на Еву положил… На незаправленной кровати валялась стопка исчерканных листов. Рукопись. Сколько раз Ева скреблась к нему в дверь, точно кошка, и просила прочитать. Он был непреклонен. Не сейчас. Не буду. Не интересно. 12 литераторов в студию, в группу скинь, напечатай, почерк я ещё твой не разбирал… но знаете что? Мне было страшно, что текст её окажется хорош. Это ничего бы не изменило, но мне так искренне хотелось, чтоб она не была талантливой, чтоб можно было отнестись к ней, как к тёплой грудастой кассирше из супермаркета. Рассеянно скользить взглядом по униформе, почувствовать томление, увидеть глуповатое заискивающее лицо и уйти свободным, одетым в свое самодовольство, как в шаль. С Евой не так, после встречи с ней уходишь раздетым. Не хватало ещё, чтоб её первая проба пера в прозе оказалась чем-то стоящим. Не буду читать! Но все-таки бережно сложил листы в стопку, заправил кровать, залез с ногами. Текста всего чуть-чуть. Пролог, и только. А зачеркиваний сколько! Ах, какая мятущаяся натура, моя Ева. Старый дурак. Написанное интересней сказанного. Между мыслью и словом — целый вагон правды. Я прочитал. Пересказывать я буду, я не могу, я лучше просто…
Роман Евы
(автобиография)
Перечеркнуто
Просто Ева
1 октября
«Страшно-то господи, помолилась бы, но я из евреек-атеистов. Атеисток? Евреев? Ненавижу окончания, точки люблю. Почему люди не такие же понятные, как предложения? Нет сил противиться теченью — подлежащее, человек-слово — сказуемое, прошел и не наследил — второстепенный член, а если светится изнутри — восклицательный знак. Но нет, люди слишком сложные, все в них намешано, все бурлит, не предложение, а фасолевый суп. Доктор Амадо, вас бы лицензии лишить… Нельзя так поступать с людьми! Неудивительно, что дочка сбежала из Испании в Берлин и живет в сквоте с анархистами, мама умоляла отправить её в дом престарелых, а медсестра грозится покончить с собой. «Бедная Н.» — говорит он! Потому что нечего исправлять ошибки в любовном письме, а потом дарить розы в приступе вежливости. Если тебе говорят: «Я люблю тебя», а ты говоришь: «В испанском ударение на последний слог», — будешь гореть в аду.
Как я вообще могла ему поверить? Три месяца психиатрической экспертизы и лживого принятия в чашке с жасминовым чаем, чтоб, в конце концов, услышать «ты самая прекрасная женщина из всех, которых я видел», «лисичка», «давай забудем обо всем». О трех месяцах терапии? О том, как я лежала (голая во всех смыслах) на кушетке и выдавливала из себя воспоминания о всех своих мужчинах, как гной из прыщей? О том, как радовалась, что хоть кто-то поверил, что я не такая же, как и все, что у меня есть настоящая проблема… А потом взял и сказал, что я просто несчастная баба, что до 40 мужика не встретила и сама себе решила им стать. Конечно, я прервала всякое общение! И он еще подумал, что проблема в Н, которая ворвалась к нам со скандалом — «флиртовать с пациентками не подлегать профессиональный этика!». Она меня чуть пылесосом не отметелила. «Вы тут все того! Бога на вас нет!». Что же мне делать, боже, если я больше не чувствую себя Евой? Что делать, если чресла мои шепчут мне: «Я — Адам»? Что делать, если я не ела никаких яблок, кроме кислой антоновки, от которой сводило зубы? Что делать мне, если я выросла в деревне у бабушки, прикладывала лопух к ранам, но никогда их не лечила? Что делать мне, если слово «психотерапевт» вызывает такую же реакцию, как и «стоматолог», а змей в моем окружении столько, что не осталось искусителей? Что делать мне, если стихи мои никому не нужны, а мне самой нужны, в основном, деньги, хоть это и не очень поэтично? Что делать мне, если для операции по смене пола нужна страховка, и вид на жительство, и куча справок, а доктор Амадо морочил мне голову, что можно стать частью специальной программы для украинских поэтов? А что я еще хотела? Разве можно найти нормального доктора в инстаграмме? Даже если каждый день фотографирует рассвет и ест на завтрак паэлью. Что мне делать? Остается только онанировать в мужских трусах на свое женское отражение в зеркале. Как подло прикидываться толерантным и понимающим, а на самом деле видеть во мне только женщину, которую можно сунуть в вазу, как цветок.
Что делать, если чертов доктор Амадо вконец запутал? Чего я хочу? Быть Адамом или перестать быть Евой? Все-таки десять лет с Михаилом ударили по мозгам и печени. То оду напишет, то по почкам даст. А что потом? Густая одесская ночь, сладко пахнет акацией, в венах — спирт и адреналин. Вечно молоды, пока не придет время платить за квартиру. Запуталась! Но в Мадрид поеду. Встречусь с засранцем. Хочется, чтоб он понял, пинать, пока не поймет, желато хочется фисташкового, и мести, мелкой, изощренной, как застрявшие в кроссовках камешки. Натрут же, натрут до крови…».
Что-то выпало из стопки.
Фотография, снятая на полароид. Такой только у Арсения и Арсения. Когда это? Точно, сама летала в Барселону прошлым летом. На фотографии: голая спина (её-её, вон географическая родинка под лопаткой!) и два смеющихся Арсена, облитых сливками. Тоже голые.
Это тоже часть книги? Она что, пишет графический роман? Черт меня дёрнул...Чашку надо помыть. Содой, что ли?
Ирина Фингерова