|
|
   |
Предыдущая часть здесь.
Глава 10. Куда бы ты ни ехал — все равно берешь с собой себя
Трубадур и его друзья — осёл, кот, пес и петух — кочуют из одной квартиры в другую. С подоконника на книжную полку. Из-под пухового одеяла в пыльный чемодан. Маленькая кухня. Запах тюльки. Все дворовые коты собираются на запах. Прозрачный тюль, раскачивающийся на ветру. Окна плохие. Плохие окна. Прусаки от соседей. Серебряные подстаканники. Стенка на всю стенку. Переезд. Бывший доходный дом с окнами, выходящими во двор-колодец. Застиранные панталоны тети Розы. Розы в дачном домике на фонтане. Фонтан на Соборной площади (если встать на стульчик на балконе). Снова переезд. Трубадур и его друзья — осёл, кот, пес и петух — уже сбились со счету. Сколько лесов они повидали? Сколько принцесс спасли? Остановились, наконец. Сталинка на Большой Арнаутской. Большая кухня. Ванильный сахар. Отдельная комната. Стены красил сам. В темно-синий. Володе уже нужен свой дом. Сказки весят столько же, как и учебники по экономике. Или нет? Весы все равно затерялись при переездах.
Отец постоянно уходил. В рейс. Приезжал — каждый раз с новой бородой и усами, с новым выражением лица и карманами, набитыми морскими историями. Володе всегда казалось, что они с родителями в одной лодке. Моторной. И припасов у них — целая гора! Тушенка, шоколадки, сахар в кубиках. Вот заканчивается срок годности (а он у всего заканчивается) у их старого дома — пожалуйста, капитан! Полный вперед! Случилось землетрясение, даже если в масштабах спальни — заводи мотор. В общем, не умел сидеть Русанов на одном месте. Неуютно ему было. Хотелось в лодку. Но ручки вытянулись, ножки вытянулись — не влезал мальчик.
Тогда стал отправлять других в плавание.
Родители помогли с начальным капиталом. Открылись шумно. Одни из первых в Одессе. Отправляли в Ллорет-де-Мар под незатейливым слоганом: «Что случилось в Ллорете — там и останется», слоган Русанов придумал сам и страшно этим гордился. На открытии разыгрывали путевки. Пышногрудая девица демонстрировала колоратурное сопрано. Казалось, она украла чужой голос. Морская ведьма Урсула, обхитрившая юную Ариэль. Только кожа у нее была не фиолетовая, а красноватая. Густой слой румян на бульдожьих щеках дополнял картину. Русанов хорошо запомнил ведьму потому, что, увидев ажиотаж, она затребовала двойной гонорар.
Или поцелуй.
— Останется в Ллорете! — она отхлебнула шампанского и впилась своими губами в его. Оставила красный след на подбородке.
«Осьминожьи губы», — подумал Русанов.
И не ошибся.
Осьминоги оказались такими же на вкус. Пугающе резиновыми, властными. Как будто не ты их, а они — тебя. Как вакуум в ванной, если закрыть сливную щель ладонью. Они забрели в Taberna dos Mercadores с Анной, его тогдашней невестой и заказали блюдо дня — Polvo a lagareiro. Осьминог по-португальски с картофелем. Володя посмотрел на Анну. На каждом семейном празднике, обязательно после закусок, но до того, как принесут горячее, кто-то успевал выпить за прощание с холостяцкой жизнью. Мама вздыхала. Отец доставал из кармана несколько морских историй и передавал Володе под столом (чтоб мама не видела). Подбадривал. Бабушка заливалась чахоточным кашлем и бубнила себе под нос, что не доживет до внуков. Анна им нравилась. Интеллигентная. Учительница литературы. Дальнозоркая. И не только в очках дело — всегда все продумывает заранее. Кофточки носит зеленые. Любит деревья.
В Polvo a lagareiro не хватало соли.
В ней тоже.
Так и разошлись.
— Вот Кант ни разу не выезжал за окрестности Кёнигсбурга, — залпом осушив бокал, сказал Володя.
— Ты — не Кант, бэдике.
Володя посмотрел на Ольгу.
— Граппу нужно пить медленно.
Что-то змеиное было в её облике. Смоляные волосы падали на лицо. Тонкие губы. Высокие скулы. Раскосые глаза в темнице из иссиня-черных ресниц. Тонкая кожа на запястьях, как рыбья чешуя, нити просвечивающихся вен. Как неуместно и как органично смотрелась она в самом сердце рынка на улице Фоке. Он представлял, как её белые пальцы окрашиваются рыбьей кровью, когда она потрошит треску, как засыпает тушки кальмаров колотым льдом. Какие холодные у неё руки. И при этом она совершенно не пахнет рыбой. Только пряной миндальной водкой.
Русанов наклонился к Ольге почти вплотную, соприкоснувшись с ней губами. Вблизи она еще красивее. Надо же, веснушки. Откуда?
— Я ждал этого двадцать лет.
Русанов чувствовал горячее дыхание Ольги, видел, как пульсирует синяя змейка на её шее. Она настоящая. В этом нет никаких сомнений. Заправил непослушную прядь за ухо. Почувствовал дрожь.
— Медленно, — Ольга прошептала прямо в его губы, — потому что граппу пьют не для того, чтоб опьянеть, — потерлась носом о его шею, — а для того, чтоб почувствовать вкус, — укусила за ухо.
И быстрее, чем Русанов успел, наконец, её поцеловать, Ольга схватила плащ, бросила несколько монет на стол и быстрым шагом направилась к выходу.
— Подожди! — Русанов догнал её уже у самого выхода. Они сидели в Gelateria Doli, оживленном кафе на Пьяцца-дель-дуомо, и Володя чуть было не упустил её из виду. — Подожди! — Ольга не замедляла шаг. — Завтра в девять утра поезд. Поехали со мной в Женеву?
— Знаешь, в чем твоя проблема? — Ольга резко остановилась, и Русанов чуть было не налетел на неё. — Ты все время ждешь разрешения. От меня. От жизни. Но никто тебе его не даст. Ты сам по себе.
За окном скоростного поезда проносились деревья, ветряные мельницы, желтые рапсовые поля и красные черепичные домики, а Русанов всё никак не мог выкинуть слова Ольги из головы. Он всегда считал, что контролирует свою жизнь. Хотя, если подумать, капитальный ремонт не делал. Так, мебель переставлял.
Моника что-то бормотала во сне. Недельное общение с Джованни Дженитори дало о себе знать. Он предложил ей стать натурщицей. Всю неделю запечатлевал её то в профиль, то анфас и кормил виноградом. Одетую. Рисовал портрет. Это вызвало у Моники переоценку ценностей. В Женеву она отправилась в кофточке под горло. Обнаружила у себя и другие достоинства.
Русанов уже сам перестал понимать, зачем они продолжают путешествие. Абстрактно идея хороша, но выходит дорого и утомительно. Можно, конечно, позиционировать как эксклюзивный тур. Для тех, кто не знает, что делать со своей жизнью. С другой стороны, что-то в этом есть. Миллионы паломников проходят тысячи километров пешком по пути Святого Сантьяго или рискуют жизнью, решившись на Pacific Crest Trail — маршрут по наиболее высоким участкам хребта Сьерра-Невада и Каскадных гор. Ларчик-то просто открывается — даешь человеку задание, неважно какое, и ограниченное количество времени. Готово! Его жизнь наполнена смыслом. Да здравствуют кратковременные цели! Квест по сорок шестой парараллели с целью отыскать сокровища. Каждый найдет — своё. Моника нашла. Самуил Львович — нашел. Да и его самого при удачном раскладе ждёт сюрприз на улице Quai de l’lle, 17.
Но всё — потом. Сегодня — несколько головок сбринца — цветочного брата пармезана, валезианская тарелка — пастушье угощение, здесь и несколько видов вяленого мяса, и прозрачные ломтики сала, и свиные сосиски с фенхелем. Не забыть про ванильное меренге (жаль, что не в Майрингене, по утверждению сэра Конан Дойла, именно там состоялась схватка Шерлока Холмса и профессора Мориарти, можно делать отдельный тур). Отведать Filets de perches, филе окуня, обжаренного на сливочном масле и политого лимонным соком на берегу озера Леман. Все-таки туристам нужно предлагать забавы не только для ума, но и для тела. А предлагать, не попробовав, — это не дело!
Русанов блаженно заулыбался, вспомнив о финальном аккорде своей гастрономической программы.
Конечно — сырный фондю. Нежнейший эмменталь, лениво растопленный на слабом огне. Сухое белое вино. Немного мускатного ореха и зеленого перца...
— Володя! — высокий голос Моники вырвал Русанова из грез, — Володя, я последние четыре часа только и думала о Дёноре с индюшатиной! Ничего не могу с собой поделать, страшно хочется!
Русанов опешил.
— И колой запить, — попытался съязвить.
Но Моника засияла.
— Так устала я от изысков этих, хочется простой уличной еды, — Моника картинно вздохнула. — Перекусим — и гулять! Как раз время сэкономим.
— Человек, который сменил имя на Монику и называет шаурму «дёнором», устал от изысков. Ну да, — Русанов недовольно ворчал, пока Моника кокетничала с продавцом.
— Все-таки турки — самые галантные мужчины на свете, — заключила Моника, пытаясь откусить кусок от необъятного лаваша, ингредиенты которого разбегались во все стороны.
Русанов смотрел по сторонам. Интересно, кого больше? Велосипедов или людей? Или банкиров? А может, стереотипов у него в голове? Стереотипы и дулевский фарфор. Великое наследие.
Им повезло. Сегодня на площади Plainpalais как раз раскинулся блошиный рынок. Русанов любил блошиные рынки. Предметы со случайной судьбой. А бывает неслучайная? Чьи-то любовные письма, открытки, фарфоровые куклы с пугающим взглядом, вязаные носки, фотоаппараты, ботинки
47-го размера, тарелки, тарелки, тарелки, книги, написанные готическим шрифтом, виниловые пластинки. Настоящее сердце 46-й параллели. Пересечение смыслов, дорог, стран.
Русанов достал из кармана драхму и покрутил.
Впервые за всю поездку ему почудилось: получится. Все может получиться.
Когда дошли до собора Сен-Пьер, Моника утихла.
— А я верующая, знаешь.
— Ты что, протестантка?
— Собор состоит из двух частей протестантской и католической, — начала тараторить Моника, — век за веком он достраивался, а потому вобрал в себя множество архитектурных стилей...
— Но ты и не католичка.
Дальше Русанов не слушал. Что-то она ещё говорила про стул Кальвина, хранящийся в соборе, и про то, что в Одессу не вернется, и плевать, что об этом думает Мятый Господин. Он, кстати, заядлый атеист. А зря.
Поднялись на северную башню, с которой открывался вид на весь город. Спустились в Jardin botaniques. Моника пришла в неописуемый восторг от сада розовых фламинго. Фотографировалась минут сорок.
Русанов поймал себя на мысли, что даже завидует немного Монике. Её способности радоваться мелочам, выкидывать дурное из головы. Монике не нужен смысл, пусть вокруг будет красиво, вкусно и тепло. А если еще и никуда не надо спешить...
Русанов взглянул на часы.
Чёрт.
Два часа до закрытия. Желательно успеть сегодня. Заприметил табличку «taxi», но стоянка оказалась пустой. Пока Моника судорожно пыталась разобраться с гугл-картой и найти наиболее оптимальный маршрут, подкатил водитель.
— Gruezi* mitenand! — усач поздоровался на швейцарском диалекте.
— Gruezi, — не растерялась Моника.
Ну, здравствуй, улица Quai de l’lle 17. Здравствуй, самое надежное место после тюрьмы Шан-Доллон. Почувствовал себя волком с Уолл-стрит.
Снова вспомнил слова Ольги: «Ты ждешь разрешения от жизни...»
Русанов на всякий случай достал кошелек и проверил наличие банковской карточки. Сегодня уже проверял. Двенадцать раз. Но тревожность не оставляла в покое.
Неужели решится?
Приветственный звон колокольчиков. Не в ушах. Дверных.
ШВЕЙЦАРИЯ.
* Gruezi — традиционное приветствие на швейцарском диалекте немецкого.
Ирина Фингерова