«Прости меня, невыплаканный стих...»

В рамках IV международного арт-фестиваля «Провинция у моря» в Ильичевске 12 сентября открыта мемориальная доска поэту Марине Хлебниковой (Деминой).

На церемонии выступили друзья Марины, представители творческих союзов Ильичевска и Одессы, музыканты и поэты, а также просто жители города, которые знали и помнят Марину Хлебникову и ценят ее стихи.

Несмотря на то, что Марина родилась в Одессе, значительная часть ее жизни прошла в городе-спутнике Южной Пальмиры— в Ильичевске. Здесь она впервые читала свои стихи участникам литературного объединения им. В.Домрина, здесь нашла друзей и наставников.

Воспоминаниями о Марине Хлебниковой делились: старший преподаватель кафедры изобразительного искусства ЮУПУ имени Ушинского, художница Светлана Крижевская; поэт, член Национального союза писателей Иван Гаврюк; бард Светлана Полинина. Звучали стихи Марины, песни, посвященные ей либо написанные на ее стихи. «Очень важно, чтобы те, кто оставили след в истории нашего города и внесли особый вклад в духовное развитие Ильичевска, никогда не были забыты»,— отметила начальник отдела внутренней политики Ильичевского городского совета Людмила Мелешина. Поэтому следующим шагом будет издание сборника стихов Марины Хлебниковой, первые взносы на который были внесены в день открытия мемориальной доски гостями церемонии.

Мы возвратили Марину Хлебникову в наш город, а городу возвратили Марину. «Марина была талантливым поэтом и при этом прекрасным человеком. Как хорошо, что ее помнят и любят»,— говорит вице-президент Всемирного клуба одесситов, искусствовед и журналист Евгений Голубовский.

Марина Демина родилась 26 декабря 1958 года в Одессе. Выйдя замуж за известного яхтсмена Сергея Хлебникова, связала свою жизнь с Ильичевском. В 1981 году Марина получила диплом Одесского политехнического института, работала инженером-программистом. Потом было второе образование— Литературный институт им.М.Горького. Ее стихи печатали в Одессе, Москве и Нью-Йорке. По рекомендации Кирилла Ковальджи Марину Хлебникову приняли в Союз писателей России.

Жизнь ее трагически оборвалась, когда Марине было всего 40 лет. Трехтомник стихов и прозы— бесценное сокровище, оставленное нам

Ирина Василенко. Автор проекта

Встреча с Мариной Хлебниковой была первой в моей жизни встречей с живым настоящим поэтом. Худая стройная девушка в очках с прямыми русыми волосами. За очками— красивые зеленые глаза. Литературная студия имени Владимира Домрина отмечала юбилей. Студийцев пригласили на одесское телевидение. Все приглашенные дамы, и я в том числе, явились нарядно одетыми. Марина приехала в джинсах и сером свитере. Она читала свои стихи чистым, немного ломким голосом, уверенно зная текст, не рисуясь, не стараясь понравиться, нисколько не робея, и я почувствовала такую харизматичную, такую притягательную личность, что решила непременно искать случая для более тесного знакомства.

Хороший вкус, отточенный слог, всеохватывающий кругозор отличали ее поэзию. Ее стихи пахли морем и ветром; когда она говорила о детстве, они излучали то грусть, то ностальгию, часто— безысходность. Исповедальные и зрело гражданственные стихи Марины выражали боль мировую, как свою собственную.

«Обмани меня, слышишь? Когда-нибудь я отбатрачу. Милосердным обманом сквитаюсь, воздам, отплачу Не палачествуй, Время, не жми — все равно не заплачу, даже если заставишь в глаза посмотреть палачу. Обмани меня, слышишь? Скажи, что все будет прекрасно, что все крысы подохнут и новый поднимется сад — тот вишневый, тот розовый, тот ослепительно красный, где забытому Фирсу ливрею сошьют для наград и повесят на уши вишневые длинные серьги, потому что лапша не годится для этих забав Обмани меня, слышишь? Я, может тебе не поверю — просто как же уйти, хоть во что-нибудь не поиграв?».

В равной степени сочетаются в ее стихах безоружность не знающего куда податься интеллигента («Уйти, забыться, умереть, уснуть») и столь независимое мышление, что даже Гамлету она напоминала, что «мать — есть мать,— не мне ее судить или орать», — и горько сетовала, что нет спасенья «от лживой скорби, вздохов и намеков — хоть прочь беги». За сомнениями и разочарованиями зацикленного на своих бедах Гамлета, за страданиями Офелии видит она банальную борьбу за трон. Оттого и подытоживает: «Быть иль не быть? Какая скука, право». Что это, как не смелость поэта: развенчать переживания обласканных жизнью сильных мира сего, не замечающих вокруг себя подлинных страданий обездоленных и неимущих?..

А мы говорили о Вечном,
Всегда забывая о сущем,
О нищем, больном, неимущем,
Забытом, убитом, увечном

Познакомились мы с Мариной на очередном собрании литстудии им. В. Домрина. По дороге домой разговорились. Жила она в то время с мужем и маленьким сыном на улице Героев Сталинграда, 16, работала инженером и училась на заочном отделении в Литинституте им. М.Горького в Москве. Я жила по соседству и вскоре побывала у нее дома. Видимо, они только недавно переселились в новую квартиру: она мне показалась совсем необжитой. В углу стояли связанные стопки книг и журналов «Нева», «Новый мир». «Какая чудная семья»,— подумала я. Оба молодые, красивые, талантливые. Темой нашего разговора был ее Литинститут, условия поступления и т.д. Марина рассказала веселую историю о том, как богатая, но не слишком одаренная девочка-киргизка, учившаяся с ней на одном курсе, просила продать ей десяток стихов. Деньги предложила немалые. Как?! Неужели возможно чужие стихи выдавать за свои? Выходит, что можно, но Марина, естественно, отказалась.

Встречи наши— по пальцам можно пересчитать, каждая яркой искоркой светит из прошлого. Вот мы столкнулись в городе, и она почти на бегу, доставая из сумки, протягивает мне два свернутых вдвое, вырванных из журнала «Юность», листика:

— На, почитай, там мои стихи напечатали.

Она остро нуждалась в читателях. Уже тогда ее стихи достойны были быть изданными отдельной книгой, но в «перестроечные» годы это была неслыханная роскошь. Шесть стихотворений в «Юности»— уже неплохой приз и признание ее профессионализма. Храню эти листики, жаль, без Марининого автографа.

Одна зимняя встреча. Возвращаясь из студии, мы остановились в конце улицы Корабельной и проговорили на морозе целый час. Я спросила: «Как думаешь, отчего нам пишется или не пишется?». Она ответила так: «Мне кажется, что кто-то кран открыл, и вода течет, но в любой момент его могут закрыть, и все прекратится». Сегодня в этом ее ответе мне видится какое-то согласие на предрешенность в судьбе, а может, и предвиденье этой предрешенности.

Через пару лет Марина переехала жить в Одессу. Я периодически пыталась узнать через общих знакомых, как она, где она, но, видимо, плохо пыталась, и однажды до меня дошла весть о ее трагическом уходе. Возникло чувство какой-то недосказанности, а может быть, просто тоска по ее стихам. Через несколько лет в Санжейке на дне рождения художника Михаила Степановича Зайца я познакомилась с Таней и Станиславом Стриженюками, ее довольно близкими друзьями. Татьяна— талантливый режиссер Одесского телевидения, Станислав— украинский поэт с мощным самобытным голосом. Кстати, именно Станислав Стриженюк был одним из тех, кто дал Марине рекомендацию в творческий союз. Память о Марине нас и подружила. Затем познакомилась я с потомственной художницей Светланой Крижевской, которая тоже тесно общалась с Мариной Хлебниковой. Она знает десятки Марининых стихов и удивительно хорошо их читает. Недавно преподнесла мне три посмертно изданные книги Марины Хлебниковой. Стихи. Рассказы. Пьесы.

Держу в руках твои книги, Марина, и радостно мне, и горько. Спасибо тебе. Какою ценою оплатила ты боль и восторг, обратив их в стихи, известно одним небесам. Ты вся в своих стихах. Ничего о себе не утаила. Сегодня и завтра твои читатели смогут вместе с тобой услышать, ощутить всю многогранную, многоцветную, многомерную симфонию твоих переживаний. Они такие живые и настоящие. А каково это— быть талантливым?

Идешь, «ноги в теплом на манке»,
Поэтом по Первопрестольной.
Талантливым быть— это славно?
Талантливым быть— это больно.

Светлана Полинина