Эта вечная тема любви и смерти

Да простится мне тривиальный заголовок этих заметок, ибо он точен: рок-опера Евгения Лапейко «Девушка и Смерть», восстановленная на сцене заслуженным деятелем искусств России Георгием Ковтуном, оказалась на высоте избранной темы — на мистерийной высоте. Премьера прошла 14, 15 и 16 июня в ДК «политеха».

Мастер театральной зрелищности, Георгий Ковтун на сей раз, кажется, самого себя превзошел, построив шикарное рок-шоу буквально из «ничего нет». Шикарное не в гламурном понимании, а именно эффектное, хлесткое, дух захватывающее, все на ассоциативных приемах, каждый из которых работает не в лоб, а будит в памяти и воображении множество смысловых и эмоциональных связей. Впрочем, «суха теория»! А на подмостках у Ковтуна буйно шумит неувядаемое Древо Жизни...

Сказать: «Ничего нет», — это, конечно, натяжка: у всякого режиссера есть, прежде всего, актер. Секрет тут непрост: самовыражение, движимое любовью. Любовью к артисту. Безудержное воплощение собственной творческой самости и способность безоглядного растворения ее в ком-то другом — редко совместны в творце! То-то артистическая молодежь платит Ковтуну ответной любовью. По его мановению она буквально готова лезть на стенку. Что он, кстати, и воплотил в спектакле «Девушка и Смерть», загнав молодых исполнителей в массовочном эпизоде на сценические порталы, — уж за что они там цеплялись, безупречно выполняя сложный пластический трюк на голой вертикали, для зрителя осталось секретом.

Есть Актер и есть Музыка: чего ж вам боле?! Тяжелый рок, в духе которого написана опера Евгения Лапейко, не очень канонический «хэви-металл»: музыка эта все-таки ощущается сугубо театральной. Это прикладное, по сути, музыкальное искусство высокого порядка. Да, Евгений Лапейко был незаурядным композитором-драматургом плюс хорошим мелодистом.

В аранжировке Сергея Дмитриева рок-опера Лапейко приобрела напористый драйв истинной агрессивной рок-музыки, увлекающей мощными завихрениями звука. Вот только... аппаратура подкачала, звук «фонил». А может, не справились те, кому эта аппаратура вверена. Чтобы неосведомленный зритель понял, о чем там, на сцене, дело идет, ему следовало держать на коленях поэму Максима Горького и следить за текстом. Впрочем, это во всем бывшем СССР такая «порча» с аудиотехникой: даже «Машину времени» и «Алису» можно было на концертах слушать, лишь зная тексты наизусть (а если я не такая фанатка, мои проблемы), хотя они-то группы не бедные. Надо отдать должное молодым одесситам-солистам: сумели же переорать, да еще и музыкально, рев и скрежет подпорченного «хэви-металла»! Особенно Смерть — выпускник ОГМА Роман Глущенко: замечательный, колоритный баритон. То же и Девушка — Маша Зейбель: ей досталась очень сложная партия высокого сопрано, и актриса Музкомедии справилась, по-моему, отменно. То же — Художник и Архангел Михаил: тенор Сергей Кистеров.

И очень было лихое, забористое соло на электрогитаре, исполненное Семеном Осетянским!

Кстати, арт-директор постановки Елена Тихонова рассказала мне, что на втором представлении аппаратура уже была отлажена и что потом зал минут пятнадцать аплодировал стоя. Жаль, что другие театральные премьеры, которые состоялись в эти же дни, помешали мне отсмотреть все три варианта антрепризной рок-оперы. Но возобновление спектакля ожидается на сцене ДК «политеха» в сентябре...

Так как же это выглядело? На сцене, в блистании небесных лучей, в россыпи искр, в зарницах и выбросах адского пламени, совершался настоящий средневековый карнавал Смерти! Который, как известно, двояк: триумф Смерти заключает в себе торжество Жизни. Георгий Ковтун своим спектаклем попал в жанрово-стилевую «десятку»: в карнавальном гротеске резвился, как форель в горной речке. Причем гротеск получился в спектакле глубоко религиозного свойства: рок-опера «Девушка и Смерть» выглядит настоящей мистерией, которую хоть в готическом соборе на Пасху показывай. Надо заметить, одноименная поэма М. Горького насквозь карнавальна и, невзирая на русскую этническую атрибутику, по духу и стилю близка к западноевропейским старинным балладам. Этот стиль выдержан и в спектакле Г. Ковтуна.

Действо начинается битвой Царя (Дмитрий Жильченко), и боевые действия выведены на метафизический уровень: Царь-батюшка, отстаивая Добро перед Злом, не просто с супостатом сражается, а с самим Сатаной (Сатана — отличная пластическая работа Ярослава Белого). Дело известное — воздавая злом за зло, рискуешь уподобиться противнику! Вот Царь и воздает Смертью, в гордыне своей, невинной Девушке, которая, погруженная в свою первую любовь, невинно шлет подальше Царя, и всех царей, и всю их политику.

И как же триумфально и жутко вступает на сцену Смерть в огненно-красных покровах! Роман Глущенко — актер росту хорошего, но не гигант, а в выходе Смерти кажется титаном, громадой, выросшей до небес. И как клонятся, словно поникающие колосья, пред поступью Смерти сонмы детей!

Эта роль, право же, из разряда звездных для актера. Мы уж видели лукавую Смерть-травести в экранизации «Звезды и Смерти Хоакина Мурьеты», в исполнении А. Филиппенко. Здесь — ничего идущего вслед, свой вполне оригинальный пластический рисунок, своя повадка, острогротескная, своя почти клоунада, вполне зловещая.

Смерть дает Девушке ночь отсрочки — для Любви. Сквозную тему Любви ведет в спектакле балетная пара — студентка училища имени Данькевича, хореографического отделения, Люсия Оганнисян и артист балетной труппы Одесской оперы Алексей Скалюн. Очень красивая, трепетная пара. Их любовный дуэт поставлен Ковтуном-балетмейстером без тени слащавости, он возвышен и целомудрен. То есть Девушка существует на сцене одновременно в двух ипостасях — голосовой (Маша Зейбель) и танцевальной.

В духе грозной комики решена сцена сна-кошмара Смерти, где просят у Архангела Михаила ходатайства перед Господом ее родитель Каин (Дмитрий Жильченко) и ее адепт Иуда (Руслан Герасименко), тоже достойно исполнившие свои вокальные партии (не забудем: дело идет о тяжелом роке, где драматическому актеру и голос недолго сорвать). Очаровательно поет детский хор «Забава» язвительные куплеты Смерти с рефреном «Со святыми упокой»...

Любовь побеждает: все-таки Смерть, вроде как, женщина, и, как справедливо резонерствует она же, если люди перестанут целоваться, чем ей жить? Вот Смерть и навязывается в вечные спутники Любви, чтобы подпитываться ее мощью и освобождать место поколениям. А отменить Смерть властен лишь Тот, кто умер и воскрес, «смертью смерть поправ». Что и удостоверяет явление крохотного Ангела из детского хора в финале спектакля.

И когда зажигают свет, зрителя подстерегает новое мистерийное чудо: все эти манящие и зловещие лучи, огни и сполохи, оказывается, были порождены гирляндами пластиковых бутылок, склеенных скотчем! Мятых и цельных. Вот зачем Георгий Ковтун, по его признанию, обшарил все мусорники! Вот, значит, из какого сора растут поэтические спектакли, не ведая стыда, как истинная Любовь!

...С одним лишь моментом спектакля я не вполне согласна, потому что, на мой взгляд, он обуживает и локализует «вечную» тему. На протяжении действа мы видим Художника-Рассказчика, трогающего кистью холст: творчество, как и любовь, имеет мистерийную природу, напрямую связанную со Смертью. В финале холст поворачивают к зрителям, и мы видим... портрет Евгения Лапейко. Я могу понять желание постановщика спектакля воздать благодарную память своему другу. Но!.. Произведение, если это настоящее произведение искусства, всегда неизмеримо больше своего автора, и в данном контексте неважно, как автор выглядел: это — дело энциклопедических справочников. В каковые, надеюсь, имя Евгения Лапейко все же попадет. А на холсте я бы нарисовала что-то иное — придумайте сами.

Тина Арсеньева