|
|
   |
Этого человека знала когдато вся морская Одесса. Он был начальником курсов по подготовке рядового и командного составов для судов Черноморского пароходства. А звали его Григорий Борисович Розенблюм. По его фамилии острые на язык моряки и прозвали эти курсы «Академией Розенблюма».
Был Григорий Борисович близорук, носил очки с толстыми стеклами, имел характер резкий, порывистый, иногда, входя в свой кабинет, так хлопал дверью, что все, кто ожидали его в коридоре, вздрагивали. В такие моменты уборщица тетя Нюся, подметавшая коридор, ворчала: «Не человек, а штормовой ветер какой-то!». Но, по ее же словам, Григорий Борисович «работал, как каторжный!».
С утра он носился по городу, договариваясь с преподавателями различных учебных заведений о чтении лекций для своих подопечных. Потом его можно было видеть в порту, спускающимся по трапу какого-нибудь парохода, где он уговаривал капитана взять в море на практику группу курсантов. И лишь во второй половине дня, вконец измотанный, появлялся в своем кабинете. Повесив на спинку стула ветхий пиджак и прихлебывая из большой кружки принесенный тетей Нюсей чай, он принимал посетителей и хриплым от усталости голосом отвечал на телефонные звонки.
Меня могут спросить, а зачем нужна была эта «академия», если после Великой Отечественной войны в Одессе стали работать мореходные училища?
Да, работали. Но первый выпуск курсантов высшего мореходного училища, например, состоялся лишь в 1950 году. А уже летом 1945-го, сразу после окончания войны, взамен потопленного фашистами флота Черноморского пароходства в Одессу начали приходить новые суда.
Правда, новыми назвать их было нельзя. Это были видавшие виды пароходы, полученные от американцев по ленд-лизу. Во время войны они плавали между США и Владивостоком, а после войны были переданы Черноморскому пароходству. В Одессу они приходили из американских портов, где брали на борт паровозы, портальные краны и оборудование для разрушенных фашистами советских заводов. И я до сих пор помню названия тех судов: «Аргунь», «Баку», «Сухона», «Михаил Кутузов», «Тимирязев», «Вторая пятилетка», «Тарас Шевченко», «Белоруссия».
А ЗНАЛ Я ЭТИ НАЗВАНИЯ потому, что, занимаясь в первом послевоенном наборе в Одесской мореходной школе, которая находилась тогда в начале Сабанеевого моста, напротив школы Столярского, приходил со своей группой в порт на практику и, мечтая о дальних плаваниях, как зачарованный смотрел на потрепанные океанскими ветрами флаги этих пароходов.
Порт был разрушен, и его руины печально смотрелись на фоне сверкающего летними красками моря. Но на воcстанавливаемых причалах уже монтировались доставленные этими пароходами портальные краны типа «Вашингтон», и дружным гулом дизелей встречала нас по утрам портовая электростанция, где мы, будущие судовые мотористы, проходили производственную практику.
В том же 1945 году из поверженной фашистской Германии начали приходить в Одессу и немецкие трофейные суда. Вот для этого флота в «Академии Розенблюма» из имевших опыт работы на судах матросов и машинистов и готовили штурманов и механиков.
А позже, когда Черноморское пароходство начало получать с отечественных судостроительных заводов новые танкеры и сухогрузы, и Одесская мореходная школа не успевала готовить для этого быстро растущего флота рядовой состав, именно «Академия Розенблюма», благодаря неукротимой энергии ее начальника, обеспечивала пароходство матросами, мотористами и электриками.
По предложению Григория Борисовича представители пароходства и он сам ездили по воинским частям и, выступая перед готовившимися к демобилизации воинами, рассказывали об условиях работы в пароходстве, призывая их с «выходом на гражданку» осваивать морские профессии. Я знаю об этом потому, что по просьбе Григория Борисовича выступал в одной из воинских частей, рассказывая о романтике дальних плаваний. А когда работал механиком на пассажирском теплоходе «Украина», Григорий Борисович дал мне группу демобилизованных и программу, по которой готовил этих ребят к сдаче экзамена на судовых мотористов.
БЫЛ ГРИГОРИЙ БОРИСОВИЧ человеком неожиданным. Встретив меня во дворе пароходства, мог остановиться и начать подробно расспрашивать о делах,. на следующий день, погруженный в свои мысли, мог пройти мимо, даже не ответив на мое приветствие. А познакомился я с ним так.
Было это голодной зимой 1947 года. Каждое утро я приходил в отдел кадров пароходства и становился в очередь к инспектору по рядовому составу Елизавете Абрамовне Меламуд.
Стоял напрасно. В ту зиму работы не было не только для меня, только окончившего мореходную школу, но и для бывалых моряков. Морозы стояли жуткие. Порт замерз, и пароходы в Одессу почти не заходили. Если на рейде и появлялся какой-то пароход, то единственный на весь порт ледокол «Торос», густо дымя своими двумя трубами, с трудом пробивал ему дорогу к причалу...
Однажды, когда я стоял в этой очереди, ко мне подошел человек в толстых роговых очках и, отозвав в сторонку, тихо сказал: «Елизавета Абрамовна говорит, что ты был в гетто. Она читала твое личное дело. Я бы хотел с тобой поговорить».
Не назвав себя, он провел меня в свой кабинет, сел за письменный стол и показал мне на шаткий стул. Я сел, чувствуя, как от страха мои ноги стали ватными. Дело в том, что при поступлении в пароходство, заполняя личное дело, я думал: писать или не писать о гетто. В те времена людей, находившихся на оккупированных фашистами территориях, всячески преследовали. Правда, таких, как я, по малолетству не трогали. И все же... После долгих раздумий я написал правду. И вот — этот человек. Я был уверен: он из КГБ. Начнет допрашивать. А потом...
— Но он, закурив, спросил:
— Ты был там с матерью и сестрой? Я кивнул и чуть ли не закричал:
— Я же обо всем написал!
Он ткнул в пепельницу недокуренную папиросу и хрипло сказал:
— В Одесском гетто погибла моя двоюродная сестра. Рива Бронштейн. У нее была маленькая дочка. Ее звали Лиля. Ты их там не встречал?
«3начит, он не из КГБ», — подумал я с облегчением и ответил: «Нет».
Зазвонил телефон. Он снял трубку: «Хорошо. Иду».
И, обратившись ко мне, спросил:
— Ты кто по профессии?
— Моторист.
— Заходи. Может, помогу. Моя фамилия Розенблюм. — И протянул на прощание руку.
Весной, когда лед в Одесском порту разошелся, я получил назначение кочегаром второго класса на пароход «Очаков». Но накануне отхода меня... списали. В те времена практика списывания моряков перед отходом судов за границу была повседневной. Даже после закрытия границы, когда судно выходило уже из порта, его догонял пограничный катер и снимал нескольких человек.
ЭТО ПРАКТИКОВАЛОСЬ не только в сталинские времена.
Так было и при Хрущеве, и при Брежневе.
В 1956 году, когда главой Советского правительства был Н.С. Хрущев, на Суэцком канале разразилась война. Президент Египта Насер национализировал Суэцкий канал, принадлежавший английскому и французскому капиталам. Привыкшие держать в колониальной узде половину мира Англия и Франция не смогли смириться с решением египетского президента и развязали против Египта войну. К этой войнё подключился Израиль. Я плавал тогда четвертым механиком на танкере «Славгород». И, как только стало известно о вступлении Израиля в войну, меня с танкера списали. Списали тогда всех плавающих на судах Черноморского пароходства евреев. А было нас на весь плавсостав 17 человек... А вот пример из времен правления Л.И. Брежнева. Было это в 1981 году. К тому времени мои «еврейские мытарства» закончились, и я плавал старшим механиком на теплоходе «Аркадий Гайдар». Шли мы в Индийском океане. Везли в Японию хлопок. Поздно вечером зашел ко мне капитан.
Положив передо мной какую-то радиограмму, капитан тяжело опустился в кресло и сказал:
— Получена шифровкой. Прочтите.
Я прочитал: «Капитану Бовжученко. Получением сего 4-го механика Вакор Владимира пересадить на идущий вам навстречу теплоход «Николай Добролюбов». Исполнение подтвердите. Начальник отдела кадров Лебедев».
Я оторопело посмотрел на капитана:
— Списать? В океане?
— Я тоже не могу понять, за что в океане человека снимают с работы и отправляют попутным судном в Одессу. Предупредите его.
С этими словами капитан вышел.
Когда я объявил Вакору, что его списывают, он испуганно воскликнул:
— Наверно, умерла мама!
Лишь по возвращении в Одессу узнали, почему был списан в океане наш четвертый механик.
Оказалось, что двоюродная сестра жены Вакора подала заявление на выезд в Израиль. Это и стало причиной списания механика в океане. Но не просто списания. По возвращении в Одессу он был уволен из пароходства с формулировкой «профнепригоден». Вот так власти ломали судьбы людей,..
Я ВСПОМНИЛ Володю Вакора потому, что курсантов «Академии Розенблюма» не раз списывали с судов. И хотя в те годы бушевала борьба с «безродными космополитами» и из отдела кадров была уже уволена, как еврейка, Елизавета Абрамовна Меламуд, и такая же участь ожидала и Григория Борисовича, он не боялся заступаться за своих ребят.
Мне рассказывал мой друг Владислав Сикорский, поляк по национальности, что когда после окончания курсов механиков он был назначен на теплоход «Адмирал Ушаков», а перед отходом списан и подлежал увольнению из пароходства (тогда увольняли не только евреев, но и других «инородцев» — поляков, болгар, греков), Григорий Борисович, узнав об этом, пошел к начальнику пароходства и добился, что Сикорского не уволили, а перевели в каботаж.
О таких поступках Григория Борисовича я слышал и от других своих товарищей. Закончив при «Академии Розенблюма» курсы штурманов или механиков, занимаясь потом заочно в высших учебных заведениях, многие из них стали известными среди моряков людьми. Это и прославленный черноморский капитан, Герой Социалистического Труда Ким Никифорович Голубенко, главный механик пассажирского лайнера «Леонид Соболев» Юрий Дмитриевич Рябуха, главный механик пассажирского лайнера «Иван Франко» Александр Александрович Шевченко, и многие другие...
РЕШИВ НАПИСАТЬ ОЧЕРК об «академии Розенблюма», я пошел в архив пароходства и попросил отыскать личное дело Григория Борисовича. Заведующая архивом, узнав о моей задумке, воскликнула: «Конечно, пишите! Я его хорошо знала. Замечательный был человек!».
И вот передо мной личное дело Г. Б. Розенблюма. Вчитываясь в скупые данные заполнявшихся в разные годы анкет, узнаю факты удивительной биографии этого скромного, но такого деятельного человека.
«Родился в 1908 году в Херсоне. В 1919 году пережил страшный еврейский погром, учиненный петлюровцами. В 1922 году семья переехала в Харьков. В 1927 г. окончил школу и поступил на завод учеником слесаря. Сотрудничал в заводской многотиражке. В 1932 году послан комсомолом на учебу в Харьковский институт журналистики. После окончания института послан по распределению в Одессу. Работал в газете «Чорноморська комуна». B 1938-м назначен редактором газеты «Моряк». В 1939-м избран депутатом райсовета Воднотранспортного района г. Одессы. В 1941-м вместе с редакцией «Моряка» на пароходе «Ленин» эвакуирован из осажденного города. Пароход погиб. Был спасен военными моряками и доставлен в Ялту. Оттуда выехал в Батуми, где на стоящем в ремонте пассажирском теплоходе «Крым» располагалось управление Черноморского пароходства. Там начал выпускать «Моряк». В 1942-м был откомандирован на Север, где был назначен редактором газеты «Моряк Севера» Мурманского морского пароходства. После окончания войны вернулся в Одессу и решением партийных органов был назначен начальником сектора по подготовке кадров Черноморского пароходства. В 1956 году заочно закончил эксплутационное отделение Одесского мореходного училища. Правительственные награды: орден «Знак Почета», медали «За оборону Советского Заполярья» и «За трудовое отличие в годы Великой Отечественной войны 1941—45 гг.»
Здесь же, в личном деле, была копия ходатайства на имя министра Морского флота СССР В. Бакаева: «В связи с шестидесятилетием со дня рождения начальника учебно-курсового комбината Черноморского пароходства Розенблюма Григория Борисовича и учитывая его многолетнюю безупречную работу и большой вклад, который он внес в дело подготовки высококвалифицированных кадров для судов ЧМП, ходатайствуем о награждении его Почетной грамотой ММФ СССР. Начальник Черноморского морского ордена Ленина пароходства А.Е. Данченко, секретарь парткома ЧМП Г. Олешкевич».
Это ходатайство датировано 25.01.68 г. А последняя запись в личном деле сделана 25 октября 1970 г. с формулировкой: «Уволен в связи с уходом на пенсию».
ВЫЙДЯ ИЗ АРХИВА, который находится недалеко от морского вокзала, я поднялся по Потемкинской лестнице на Приморский бульвар.
Был жаркий летний день. Бульвар был полон народа. Возле Дюка толпились туристы, фотографируясь на фоне памятника. Все скамейки в тени платанов были заняты. Но та, к которой я шел, стояла на самом
солнцепеке. На ней сидела девушка и ела мороженое.
Это была знаменитая «Скамейка капитанов», возле которой в советские времена собирались моряки-пенсионеры. Здесь последний раз я видел Григория Борисовича. Он сидел в окружении своих выпускников, таких же, как и он, пенсионеров. Я поздоровался. Он кивнул, продолжая что-то рассказывать, и старые моряки, слушая его, одобрительно кивали седыми головами.
Они опять были рядом — Розенблюм и его «академия» — люди, чьим призванием был тяжкий морской труд.
Аркадий Хасин