|
|
   |
— Аннэт, ма шери, — повторил Вальдемар и повернулся лицом к многочисленным родственникам, расположившимся на веранде. Анюта оказалась слева от него, а позади проем распахнутой двустворчатой двери в гостиную. — Счастлив познакомиться с родными моей дорогой Аннэт.
— Где «Москва»? — взвизгнула Ольга, почуяв, что схватила вора и проходимца за горло.
Вальдемар удивленно взглянул на пра, потом на ба, потом снова на пра, подмигнул Анюте и, картинно подняв правую руку, описал полукруг.
— «Москва» за нами! — с обаятельной улыбкой произнес он, завершая поворот к пустой стене гостиной, и остолбенел от неожиданности.
Выходит, он ничего не слышал о пропаже и вошел на веранду, не до конца понимая сути шума, поднятого Ольгой. Повернувшись к пра, Вальдемар, с видом человека, пропустившего заявление НАСА о том, что Земля больше не круглая, растерянно спросил:
— Уже не за нами? Что тут у вас происходит?
— Вальдемар, картина исчезла!
— Как? Когда она успела?
— Дорогой, сначала исчезла картина, потом долго не было тебя, и у некоторых началось помутнение рассудка. — Пра недобро смотрела на дочь, делая ударение на «некоторых» и «помутнении рассудка», а потом мягко добавила: — Но теперь ты нашелся, а это добрый знак.
— Ма шери, я, разумеется, стыжусь своих слов, но кому вдруг могла понадобиться эта картина?
— Это подлинник, Вальдемар, подлинник.
— По..? — Вальдемар не мог скрыть своего изумления. — И когда это стало известно?
— Полчаса назад Ариша объявила о результатах экспертизы. Она очень помогла мне в этом вопросе. Она знает приличных специалистов, которым можно доверять. Так вот доподлинно установлено, что это — подлинник. Правда, любочка?
Арина утвердительно затрясла головой и нервно заморгала.
— И все-таки я ничего не понимаю! Это бред какой-то! Ариша объявила, что картина настоящая, и картина испарилась в тот же миг? — Вальдемар пытался восстановить ход событий.
— Нет, картина исчезла раньше.
— Но, в конце концов, это же не книга и не серебряная ложка, ее не вынесешь, спрятав под рубашку или положив в карман! Это картина! Кар-ти-на! — Он очерчивал в воздухе размеры пропажи. — Что, вместе с рамой пропала? Хоть какие-то следы остались?
— Никаких следов. Да мы искать пока не догадались. Обсуждали праздничное меню завещания... — Анюта снова обдала Ольгу ледяным взглядом.
— Представляю себе: картина Репина «Похищение «Москвы» Кандинского». Приехали бурлаки, тихонько так вдесятером зашли, сняли картину, положили в багажник «Волги», чертыхаясь, кривым стартером завели мотор «великой реки» и бесшумно утекли прочь. Прости, ма шери, когда я не понимаю логики и сути, я пытаюсь представить ситуацию в лицах. Нужно успокоиться и просто подумать вместе.
А мне этот Вальдемар начинал нравиться. Живой, веселый и артистичный чудак. Такой не мог не понравиться Анюте. А пусть бы и проходимец. Интересно, как долго он выдержит нашу душную компанию? Жаль будет пра, если Вальдемару придется удирать, задрав пятки, спасая свою тонкую душевную организацию от бабули. Она, кажется, уже все про него решила, а заступиться никто не посмеет. Кроме пра, разумеется. Вот чувствовал же, что не надо было приезжать. Может, воспользоваться поводом и лишиться чувств? Пусть отнесут в комнату подальше и оставят в покое.
— А давайте пропустим по рюмочке для начала. За знакомство. Так и думать веселее, и успокоиться проще. — Отчим, по-видимому, устал переводить своей жене «Как украсть миллион по-нашему», и его осенила превосходная мысль.
Все, кому можно было выпить, оживились.
— Любчик, — обратилась ко мне пра, — сходи-ка на кухню, принеси коньяку всем, а мне мою любимую. Правда, надо бы расслабиться немного.
Я поплелся на летнюю кухню, где был накрыт сладкий стол, поставил на большой поднос бокалы и пару бутылок, быстро прожевал зефир и мармеладку — метр девяносто требовал сладкого — и вернулся с выпивкой. К этому времени все уже переместились поближе к месту преступления в гостиной. Я поднес пра рюмочку ее лимончеллы, а остальным налил коньяк и обошел всех с подносом в руках.
— Ну, за знакомство! — Отчим шел по своей программе. Шарлотте он перевел: — Let’s drink, honey!¹
Притихшие до сих пор близнецы поняли, что напряжение спадает, потихоньку слезли с Шарлотты и начали обследовать гостиную на предмет чего бы еще потянуть в рот. Майкл уже нашел пачку Анютиных ментоловых сигарет и стал пробовать ее на зуб. Или, это был Алекс... Шарлотта отобрала пачку со словами: «You can’t eat it, guys!»² Саша переложил сигареты повыше на сервант.
Бабуля стояла надувшись, но от выпивки не отказалась. Она хищно сощурила свои зеленые глаза и внимательно следила за каждым движением Вальдемара. Для нее он был подозреваемым номер один.
Сергей с отвращением смотрел на Ольгу. Вот зря мать не разрешала в детстве лупить сестру. Теперь вот ей благодарность.
Рената приняла бокал, пригубила и отставила в сторону. Ей было неловко пить при моем отце, который голодными глазами смотрел на всякого, у кого в руках была рюмка. А с него и так сегодня хватило шампанского и сигареты.
Мать подошла к Арине и приобняла ее за плечи. Арина, непонятно, то ли терпела, то ли боялась показать, что ждала этого.
— Когда ты видела картину в последний раз, ма шери? — Вальдемар на глазах превращался в Эркюля Пуаро.
— Не помню. Может, вчера вечером, а может, и сегодня утром. Уж не знаю. Мы с Сергеем обсуждали стол, что докупить к ужину. Стены я не разглядывала.
— Кто-нибудь незнакомый приходил? Может, ты слышала какие-то посторонние звуки?
— В том-то и дело, что ничего подозрительного я не видела и не слышала.
— Песик не лаял? — Вальдемар улыбнулся.
— Песик не лаял, — пра улыбнулась в ответ. — Вообще никаких странных звуков не было. Только ночью мне опять приснилась бомбежка. Господи, прошло семьдесят шесть лет, а мне до сих пор снится бомбежка. Я проснулась, пролежала так минут пятнадцать, а потом снова провалилась в сон.
— Но, ма шери, выходит, или свои, или никто, — резюмировал Вальдемар.
— И кто же здесь самый свой? — ядовито спросила ба.
— Не переживай, не ты! — пра снова начала терять терпение.
— Вот именно! — не унималась ба.
— Господи, это за то, что я курю ментоловые сигареты, ты послал мне такую дочь?
— Дамы, ей-богу, не стоит так изводить друг друга! — Вальдемар предпринял робкую попытку примирения. Он загадочно улыбнулся и продолжил: — Мы сейчас все найдем. Как говорят компьютерщики, надо выключить и снова включить!
Подойдя к дивану, над которым висела картина, как фокусник, сделал несколько пассов руками. Заглянул за спинку, некоторое время вглядывался в щель и... Озадаченный он повернулся и разочарованно плюхнулся на диван.
— Но ведь все сходится. Как будто... — Лоб Вальдемара покрыли волнистые морщины.
Он встал на колени на диван и снова стал разглядывать щель между стеной и спинкой. Наконец он не выдержал и, просунув туда руку, стал шарить то по стене, то по спинке дивана.
— А ну-ка, Александр, Андрей, давайте подвинем диван чуть на себя.
Мы с отчимом подошли и с двух сторон потянули диван.
— И вуаля! — Вальдемар ликовал. — Ма шери, твоя бомбежка в этот раз была не совсем сновидением. Бечевка лопнула, и картина упала на пол. Она соскользнула по плинтусу и спряталась за загнутую спинку дивана. И как будто исчезла.
Он достал картину. Внизу от рамы откололся фрагмент резьбы, по левой стороне проявилась легкая трещина. Но, главное, картина осталась невредимой, только была облеплена паутиной, разраставшейся за диваном долгие годы.
— Так, все берут свои бокалы и идут на кухню. А то детектив затянулся. Пора уже поздравить меня с круглой датой! Время зажигать свечи на тортике! — Анюта окинула всех победным взглядом, мол, что, съели? Вот вам мой Вальдемар!
— Но... — промямлила ба, — как же теперь оставить ее одну?
Все чувствовали то же самое. Картина, которая никого не интересовала еще вчера, сегодня стала вызывать маниакальную привязанность и желание опекать.
— Ну, так бери ее с собой на кухню и сторожи! Хватит уже! У меня, в конце концов, день рожденья! Имейте совесть!
Все переместились к сладкому столу.
И только ба про себя отметила, что когда картина падает со стены, это дурной знак.
* * *
— Илья, обещай, что вернешься! Обещай мне! Илья! Ты слышишь? Ну что ты молчишь? Неужели ты не видишь, как я страдаю! Мне страшно! Что с нами будет?
— Милая, чего ты хочешь от меня? Я ведь уже говорил тебе, что обязательно вернусь! Но я не знаю когда. Когда война окончится. Ты ведь не хочешь, чтобы я вернулся раньше? Это может быть совсем плохо. Просто жди. Жди и береги Анюту. И съешь уже эту картину! Съешь эту «Москву», и тебя никто не найдет.
Почему так темно? И отец, и мать почти не видны. Эта лампа такая тусклая. Отец в шинели стоит у дверей, собирается уходить. Мама держит его за руку. Не пускает. Он должен сказать ей что-то, отчего она успокоится, но он не знает, что нужно сказать.
— Вот, возьми, здесь хлеб и сахар, — он развязывает вещмешок. — Анюта, подойди ко мне! Иди сюда, доченька!
Анюта подходит к отцу, и он протягивает ей бутылку «Лимончелло».
— Выпей за мое здоровье, когда тебе стукнет сколько надо!
— Илья, ну что ты делаешь? Ей же только четыре! Иди! И без победы не возвращайся! Но чтобы одна нога здесь, а другая там! — Мама кутается в шерстяной платок.
Отец в шапке-ушанке. Но ведь сейчас лето. Сейчас начнут бомбить. Надо взять хлеб и сахар. Надо не забыть их дома. С ними не так страшно выходить на улицу. Куда подевался отец? Уже летят. Истошно воют сирены. Надо бежать! Куда? Вниз по лестнице! Одного пролета нет. Как же перебраться в бомбоубежище? Надо как-то по стене попробовать спуститься. Раньше ведь получалось. И сейчас получится. Мама зовет вернуться в квартиру. Анюта возвращается.
Мама пытается зажечь свечу, но ничего не выходит, и они сидят в темноте. Анюта знает, что мама лихорадочно ищет картину. В дверь стучат, и у матери начинается паника. Она шепотом умоляет Анюту спасти ее. Вот уже в прихожей раздаются голоса. Кажется, прихожая полна людей. Эти люди пришли за мамой. Но они не торопятся войти в комнату. Темнота и страх длятся мучительно долго. Наконец, мама нашла картину, режет ее тонкими полосками и ест. Анюта ползет в спальню и пытается спрятаться под своей детской кроваткой. Как темно. Это хорошо. Сейчас мама доест «Москву», и их не найдут. В полной темноте Анюта лежит под кроваткой, и ей там очень тесно. Кроватка становится все меньше и меньше, и Анюта понимает, что кроватки больше нет. Она видит свою старую морщинистую руку. В окно светит луна. Прятаться больше негде. Голоса незнакомых людей и мамин плач становятся все громче. И вдруг Анюта понимает, что ее обманули. Ей четыре года, и у нее старые морщинистые руки! И мама не может плакать, потому что она давно умерла. Да, но все равно, ее нужно спасти, она же просит. Нет! Она не может просить ни о чем, ее больше нет! Это не мама! Зачем они это делают с ней? Хватит! Она прямо сейчас положит этому конец! Семьдесят шесть лет лжи! Анюта поднимается с пола и вбегает в соседнюю комнату:
— Кто ты? — Анюта хочет знать правду.
Но в соседней комнате больше никого нет, и в окно светит солнце! В комнате пусто. Только те же самые обои. Она слышит звуки трубы! Анюта бежит на кухню, открывает дверь. Там тоже яркий свет и нет никакой мебели. Облупившаяся краска на стенах. Только на одной стене висит бумажная икона Божьей матери с Лениным на руках. Ленин — упитанный ангелок в кудряшках, как на значках, что носят октябрята. Икона вырезана из журнала «Огонек». Анюта смотрит на икону, стараясь рассмотреть как можно внимательней каждую деталь. Ленин подмигивает Анюте и улыбается. Божья матерь испугана. Это не ее ребенок. Почему он влез к ней на руки?
И тут дверь в кухню снова распахивается, и к Анюте подходит морщинистый каторжного вида человек в фуфайке, ватных штанах, кирзовых сапогах и солдатской шапке-ушанке:
— Анюта, военно-морская душа! В тюрьму! — Он хватает Анюту за руки выше локтей сзади и начинает выпихивать из кухни.
— Нет! Нет! Нет! — Анюта кричит. Она расставила ноги и руки и упирается в наличники кухонной двери.
А пока этот человек не может ее вытолкнуть, она лихорадочно думает о том, кому надо срочно позвонить, чтобы за нее вступились. Но кто же даст ей позвонить? Никакие связи не помогут, ведь никто даже не узнает, что произошло! Кто этот человек? Он не предъявил документов, он не сказал, в чем ее обвиняют! Куда он ее тащит?
— Нет! Нет! Нет! — продолжает вопить Анюта. — Это сон, это сон, это сон!
Это сон.
— Ну, будь здоров, папа! Пойду выпью «Лимончелло». Кажется, мне все-таки стукнуло сколько надо.
¹ Давай выпьем, дорогая! (англ)
² Ребята, это нельзя есть! (англ)
Продолжение следует.
Майя Димерли