|
|
   |
Двадцать второго октября 1941 года прогремел, наверное, самый знаменитый взрыв Одессы. Обычно, его вспоминают, как «взрыв партизанами комендатуры». Однако до сих пор не все обстоятельства этой акции ясны. Давайте разберёмся.
Начнём с того, что здание бывшего управления НКВД Одесской области на ул. Энгельса, 40 (нынешняя Маразлиевская) было румынами занято не только под комендатуру, а и под штаб 10-й пехотной дивизии. Это важно проговорить, так как в советских источниках упорно это называется «вражеской комендатурой». А вот теперь попытаемся разобраться, какое отношение имели к этому партизаны.
Замечательный одесский исследователь катакомб и партизанского движения В. Я. Юдин предоставил мне интересную брошюру. Это учебное пособие, изданное Военно-инженерной академией им. Куйбышева. В нём для курсантов перечислялись самые успешные диверсионные акты, организованные нашими сапёрами в годы войны. И, среди прочего, описывается, как военные сапёры в Одессе, ещё до оставления города, минировали указанное здание на ул. Энгельса. А дальше вот так: «Около 18 часов со специальной радиостанции взвода 82-го инженерного батальона майора Пируса Е. М. (из Севастополя — прим. авт.) был подан радиосигнал на взрыв. Под обломками здания погибли генерал-майор Лугожану, префект одесской полиции Теодор Давилу. Всего более 50 генералов и офицеров румынских и немецких войск».
Эти же факты описывает и генерал Хренов в своих мемуарах «Мосты к победе». Там же, один из лучших военных инженеров той войны вспоминает и свою последнюю встречу с В.Молодцовым (Бадаевым) в селе Нерубайском. «Эффект взрыва на Марзлиевской всецело зависел от удачно выбранного момента. Ведь важно было не просто разрушить фашистский штаб, а нанести наиболее чувствительный урон командной верхушке неприятеля. Для этого в оккупированном городе необходим был верный глаз. Человек, способный узнать, когда в штабе состоится какое-либо крупное сборище, и своевременно сообщить об этом на Большую землю, уже находился в Одессе...
...Не прошли мы и полусотни метров (по приезду в Нерубайское — прим. авт.), как из темноты возникла человеческая фигура. Я сразу узнал Бадаева. Одет он был в гимнастерку, ладно облегавшую широкую грудь, шаровары, заправленные в сапоги. Мы обменялись крепкими рукопожатиями и тут же приступили к разговору. Петров (командующий Приморской армии — прим. авт.) передал капитану код, договорились, как будет налажена радиосвязь. Я рассказал, где будут производиться взрывы в целях прикрытия отхода наших войск. Посоветовал, как лучше снабдить подпольщиков минами.
Разговор наш занял не более получаса. Бадаев исчез так же внезапно, как и появился, — будто растворился во мраке».
И ниже, в этой же главе, у того же Хренова, находим ещё такую информацию: «Утром 22 октября меня разыскал под Бахчисараем Иван Ефимович Петров:
— В ваш адрес, Аркадий Федорович, радио от Бадаева.
Я принял из его рук бланк с расшифрованным текстом примерно такого содержания: «Концерт на Маразлиевской начнется 22-го в 17. 30».
К пяти часам вечера я уже был в расположении 82-го инженерного батальона и приказал майору Е. М. Пирусу изготовить к действию специальную станцию радиотехнического взвода. Около шести часов (нельзя было ни торопиться, ни опоздать) мы вошли в автофургон, где размещалась ТОС. Сержанту, сидевшему за аппаратурой (фамилии его, к сожалению, не помню), приказали установить дублирующий прибор, точно настроенный на заданную волну. Потом я скомандовал:
— Сигнал!
В эфир вырвалась команда, которую ожидало одно-единственное приемное устройство. В Одессу понеслись позывные мести...»
Подтверждает связь Молодцова со взрывом на Энгельса в своих воспоминаниях связная отряда Г. Марцишек: «Взрыв здания УНКВД и гибель карателей нас возрадовали. Судя по выражению лица и отдельным фразам Молодцова (Бадаева), мы поняли, что эта диверсия была совершена с его ведома».
Теперь давайте разберёмся с её эффективностью. Конечно, о гибели «50 генералов и офицеров румынских и немецких войск» речь не идёт. В телеграмме, которая была направлена в Бухарест самими румынами после взрыва, было указано: «22 октября после полудня, в 17 часов 35 минут неизвестными лицами было взорвано здание, в котором находились военная комендатура Одессы и штаб 10-й пехотной дивизии. В результате диверсии пострадали 135 военных (погибло 79, ранено — 43, пропало без вести — 13) из них 128 румын и 7 немцев, включая командира 10-й пехотной дивизии и коменданта Одессы, генерала Глугожану». Вот это и стоит принять за реальную цифру вражеских потерь от этого взрыва.
К слову сказать, похоронили румын в Парке Шевченко, там, где сейчас Аллея Славы.
И ещё добавим в наш рассказ воспоминания Германа Пынти, городского головы Одессы, которые недавно были опубликованы отдельной книгой директором Музея Холокоста Павлом Козленко.
Вот как Пынтя описывает день 22 сентября 1941 года:
«После взятия Одессы Военное Командование и командование пятой дивизии располагались в просторном здании, которое раньше занимала большая воинская часть русских. 20 октября Командование переехало на улицу Маразлиевскую в здание, где раньше находилось КГБ русских и которое привлекало внимание своим внутренним убранством. Оно специально было оставлено в таком виде, дабы привлечь румын и немцев. Оба командования расположились в этом здании, которое к несчастью было заминировано русскими при отступлении из Одессы. 21 октября, в 11 часов, приходя в Военное Командование, где находился генерал Глугожану, я заметил у входа старушку, которая делала мне какие-то знаки. Не зная, кто я такой и что я владею русским языком, она попросила со слезами на глазах провести ее к генералу, потому что хочет сообщить ему нечто секретное. Я взял ее с собой и переводил сказанное ею. Она сообщила генералу, что точно знает, что здание заминировано и будет взорвано. Генерал, сбитый с толку, вместо того, чтобы немедленно принять меры по эвакуации командования, поручил полковнику Ионеску-Мангу еще раз проверить здание. На второй день, 22 октября, генерал сообщил мне, что здание, как показала проверка, не заминировано. Я ответил ему, что больше верю сказанному русской женщиной, которой незачем было врать, нежели поверхностным выводам саперов. Тогда генерал решил подыскать другое здание, но не в тот день, так как в 12 часов должен был приехать в Одессу для секретного совещания генерал Якобич, возглавляющий 4-ю армию, чье командование находилось в городе Баден. Генерал Глугожану попросил ничего не говорить Якобичу о рассказанном русской женщиной, так как это могло привести к панике. В 12 часов пришел генерал Якобич в сопровождении начальника генерального штаба генерала Тэтэрану и еще тридцати генералов— командующих больших и малых воинских частей. Генерал Якобич открыл заседание в большом зале командования. Туда был приглашен я, как городской голова, и майор Дорел Давила, как префект полиции города. Всем присутствующим было сообщено, что король и маршал хотят обязательно посетить Одессу в воскресенье, 29 октября. Я сказал генералу, что в условиях, в которых находится город Одесса, не может быть и речи об упомянутом визите, а он ответил по-военному, что исполняет приказ, не подлежащий обсуждению... В 13.30 я вернулся и вместе с гостями посетил Оперный театр и порт, откуда час спустя направился к Командованию пообедать.
Под конец обеда, часа в три тридцать, генерал Тэтэрану обращается к полковнику Ионеску-Мангу и в шутку требует шампанского. Полковник Мангу воспринимает шутку всерьез, и спустя десять минут появляется солдат с десятью бутылками шампанского, но когда поднимается на второй этаж, где находился стол, спотыкается, падает, и все бутылки разбиваются. Через пять минут появляется другой солдат с другими десятью бутылками, но тоже падает на том же месте, и все бутылки опять разбиваются. Тогда генерал Якобич, человек высокообразованный, встает и говорит: «Господа, это дурной знак, не к добру все это, уходим немедленно отсюда!». Спустились, вышли из здания, а генерал Якобич был настолько впечатлен происшедшим, что, садясь в машину, попрощался только со мной... После обеда я направился домой часа в четыре. Полковник Ионеску-Мангу попросил взять его в мою машину. По дороге он начал громко плакать, говоря, что предчувствует свою смерть и что хотел бы умереть красиво, с музыкой. Я напрасно пытался его успокоить. Он плакал беспрерывно. В шесть часов вечера его разорвало на куски, и мы больше никогда не увиделись. В пять часов ко мне приехали полковник Борческу, Давила и Мэнеску, родственник генерала Глугожану. Мэнеску плакал. На мой вопрос, отчего плачет, он ответил: «Плачу с утра без всякой причины». В шесть без четверти Мэнеску ушел плача, а ровно в шесть его убило в здании Командования. В шесть часов без пяти минут я предложил Борческу и Давила поехать на заседание. Борческу шутливо ответил мне: «Господин градоначальник, я не иду на заседание. Вы же видите, что все плачут. Это ли не знак того, что Военное Командование может быть взорвано? Я не хочу умереть глупой смертью в том роскошном здании». Оставил полковника Борческу у себя дома и поехал только с полковником Давила. После того, как я спустился из своей квартиры, некий сержант сообщил, что губернатор Транснистрии срочно вызывает меня по телефону из Тирасполя. Давила просит подвезти его до Командования. Поехали вместе, он вышел из машины, а я поехал дальше, метров сто. В это время (было ровно шесть часов вечера) Военное Командование было взорвано. Взрыв был такой силы, что меня выбросило из машины на довольно большое расстояние, и я упал без сознания, а пришел в себя лишь после того, как водитель облил меня холодной водой. Чудом спасся от смерти. Если бы не телефонный звонок губернатора, пошел бы вместе с Давила, которого нашел раздавленным в проеме входных дверей Командования. Так произошла катастрофа. Ошибка командующего стала фатальной для около ста пятидесяти солдат и офицеров, которые нашли там смерть. Это было ужасно: люди, которых я видел час назад, были кусками мяса. Хотя, как я говорил уже, командующий Глугожану был предупрежден о минировании здания, все же выжившие в катастрофе прибегли к репрессиям. Пять полков, расквартированных а Одессе, получили приказ уничтожить через повешение по девяносто граждан, желательно евреев, на каждый полк — всего четыреста пятьдесят невинных людей.
Виселицы были на главных улицах. Так что утром 23 октября произошло это несчастье, которое привело в ужас все население Одессы, потому что население, как было установлено, не имело никакого отношения к взрыву Военного командования. Если шла речь о наказании, надо было наказывать тех, которые, будучи предупрежденными, проникли в здание, но не население. Но Военное Командование совсем потеряло голову и перешло к анархистским мерам. Некий полковник жандармерии подписывает распоряжение, как командующий Одессы, согласно которому все евреи города в течение дня 23 октября должны были покинуть город и двинуться колоннами в сторону Дальника».
Как известно, после этого взрыва румыны повесили и расстреляли около 5000 одесситов. В городе начался террор, результатом которого стала гибель 120000 одесских евреев.
Александр Бабич