|
|
   |
В филармонии три вечера подряд играли семейной династии Могилевских. Три замечательных вечера — дань благодарности, просто дар нашему городу, его улицам, его людям, его воздуху, в котором музыка так же естественна, как кислород... Здесь, в Одесской консерватории, работала Серафима Леонидовна Могилевская, воспитавшая целую плеяду замечательных музыкантов, в том числе и знаменитого сына Евгения, ныне профессора Брюссельской королевской консерватории. Серафиме Леонидовне исполняется девяносто, Евгению — шестьдесят, и в честь этого двойного юбилея Могилевские, живущие нынче в разных концах мира, собрались вместе, чтобы устроить музыкальное празднество.
Шесть из семи ныне здравствующих представителей замечательной музыкальной семьи выходили на сцену: Евгений, его сыновья Максим и Александр и жёны-сподвижницы, высококлассные музыканты... В этих семьях — всё музыкой дышит, все музыкой дышат.
Позволю себе отрецензировать два вечера из трёх. В первый из трёх вечеров первым на сцену вышел старший сын Евгения — Максим, поразительно похожий на отца. И не только внешне — та же мощь пианизма, мощь эмоций. Максим играл заигранный Концерт № 1 П. И. Чайковского для фортепиано с оркестром. Приходится вступить в соревнование с прославленнейшими исполнителями. На мой взгляд, в этом соревновании он не проиграл. Замечательный пианист! Только вот с оркестром, к сожалению, не было общего языка.
Вообще нужно сказать, что выступления солистов с оркестром в нашем филармоническом зале с его, мягко говоря, своеобразной акустикой, всегда превращаются в проблему. Может быть, оркестранты на сцене и слышат солиста, но в зале то и дело возникает ощущение, что его напрочь заглушают. Впрочем, такого рода моменты, равно как и порой случающиеся расхождения в темпах, — вещи обычные, на них можно было бы не слишком акцентировать внимание. Гораздо досаднее претензии стилевого свойства. С самого начала отмечаешь некую «тяжесть» и как бы избыточную массивность оркестрового звучания. Конечно, у Чайковского есть места, где оркестру следует играть громко, но ведь и тут могут быть и вкус, и мера, и даже просто характер интонирования звука... А то ведь оркестр играет в самом деле «фуриозо», гремит, грохочет, его тутти кажутся чрезмерно жёсткими, лязгающими, так что в финале концерта вместо торжества слышишь какое-то ожесточение, словно идёт война...
К чести дирижёра Хобарта Эрла и оркестра, следует сказать, что все остальные произведения были исполнены почти безупречно, в единении с творческим замыслом солистов... Хочется отметить вкус, с которым была исполнена Рапсодия на тему Паганини С. Рахманинова, — солировала Светлана Могилевская. Эти капризные острые ритмы и своеобразные тембры... И вдруг — такая щемящая, печальная, высокая рахманиновская лирика... К слову сказать, и у Максима в концерте Чайковского самой сильной была лирика второй части, негромкая, но очень русская в своём скромном наряде.
Столь же проникновенный лиризм был и в игре младшего из братьев, Александра, исполнявшего Третий фортепианный концерт Сергея Рахманинова. Конечно, тут ему пришлось вступить в соревнование с отцом, некогда именно исполнением этого произведения завоевавшим победу на конкурсе имени королевы Елизаветы в Брюсселе. Он уклоняется от прямых сравнений, он играет по-своему. В нём нет отцовской мощи — напротив, есть какая-то даже хрупкость, ломкость, острота.. В какой-то момент мне даже показалось, что он пианист той последней генерации, которой свойствен при наличии высочайшего владения техникой некий холодок, излишнее душевное спокойствие. Но в Адажио Рахманиновского концерта он меня убедил: какая высокая печаль звучит в этой музыке, какая мятежная душа страдает! Какое замечательное фортепианное соло!
...И вот второй вечер. За роялем — Евгений Могилевский. Концерт № 2 для фортепиано с оркестром П. И. Чайковского. Играют громко, но пианист так мощно ударяет по клавишам, что понимаешь: его не заглушить! И вдруг — оказываешься вконец захвачен этой музыкой. Какой драматизм! Какое внутреннее смятение, какая буря чувств! Нет, Евгений Могилевский действительно великий музыкант — лишь в его исполнении открылась мне эта своего рода исповедь, в которой так неосторожно приоткрывается человеческая душа во всей своей противоречивости и внутренней боли. Но потрясающей мощи этих чувств композитора соотвествует эмоциональная, душевная мощь исполнителя.
За роялем снова Могилевский-младший, Александр, снова Рахманинов — Концерт
№ 2 для фортепиано с оркестром. Хрестоматийный! Прорваться сквозь эту хрестоматийность не удалось. Есть исполнители, которые «умирают в музыке» и этим побеждают. Александр же просто исполняет, хотя и в высшей степени профессионально. Он лирик или, скорее, эстет? Во всяком случае, он даёт нам вволю полюбоваться и лирикой, и невероятной красотой этой музыки.
А в финале снова на сцену выходит Евгений. И играет Третий фортепианный концерт Чайковского. Одночастный. Написанный незадолго до смерти. Не снискавший популярности. И понятно, почему. Ни одной уступки слушателю, ни одной очаровывающей мелодии, написанной с привычным шармом, — снова потрясающая исповедь, озвученная исполнителем на невероятном уровне драматизма. Какая сила страдающего духа, звуковая воля! И вдруг в какой-то момент думаешь: тут предвосхищается Шостакович, только вот тембры и оркестровка другие...
После этого финального потрясения я уже не способен произносить хвалебные слова в адрес Могилевских. Я только говорю «спасибо» за этот громадный дар. Дар исполнителей, адресованный, дарованный нам. Его не удержать в руках — он взлетает вместе со звуками в воздух и, растворяясь в нём, делает нашу жизнь осмысленней и богаче.
Илья РЕЙДЕРМАН.