|
|
   |
В самом начале улицы Прохоровской стоят три дома, похожие друг на друга, как близнецы, и лишенные всяких архитектурных изысков. Через дорогу печально знаменитый Прохоровский сквер, где евреев построили в колонну и отправили на уничтожение. За третьим домом стена и пожарные. В моем детстве здесь часто проходили учения и выли сирены, похожие на теперешние.
Мы, пацаны, забирались на стену и смотрели, как пожарные лихо демонстрировали сражения с огнем. Хорошо, что они были учебными. А ещё возле стены росла слива. Плоды не успевали поспевать — мы их срывали зелеными и ели.
Дом под третьим номером был построен в 1931 году. И сразу был заселен рабочими и инженерами «Джутовки» — теми, кто помогал его строить. Среди них был и мой дедушка Борис, родившийся в Лодзи и вынужденный ещё до революции эмигрировать в Одессу. Революционером был и мой прадедушка по отцу, живший в Австрии.
Это был кооперативный дом и первый взнос по тем временам был немаленький — 750 рублей. Впрочем, все жильцы, заселившие этот дом, бурно радовались.
Дом возвели ударными темпами, и внутренние стены были из камыша и досок. Представляю, как были довольны мыши. Слишком громко разговаривать не рекомендовалось — разговоры могли подслушивать вражеские агенты. Да и зачем было доверять соседям свои семейные тайны?
Я родился в этом доме в середине прошлого века, и хорошо помню, что почти во всех квартирах обитали коты или кошки. Поэтому дом быстро пропитался специфическим кошачьим запахом. В середине 50-х по наружным стенам вился дикий виноград, но сейчас этим никого не удивишь.
Я знал некоторых первых жильцов этого дома, испытавших на себе сталинские репрессии, страшную войну, послевоенные голодные годы. Некоторые из них азартно по воскресеньям стучали костяшками домино и увлеченно рассказывали анекдоты. Женщин обычно в такие компании не допускали.
Я до сих пор изредка закрываю глаза и вижу мужественные мужские лица. Лица с налетом боли, но не разучившиеся улыбаться. Лица моряков, учителей, рабочих.
Пожалуй, потомков первых жильцов в этом доме не осталось. Все они разъехались по разным одесским улицам, городам и странам. Вот и семья моей родной тети Лиды Потоцкой уже давно в Америке.
Моя двоюродная сестра Белла, мир её праху, постоянно спрашивала: «Как там наш дом на Прохоровской? Кто-то из соседей остался?». В молодости она была очень красивой и мудрой. И часто заявляла, что ей нравится свободолюбивый дух Молдаванки. Она была старше меня на два года со всеми вытекающими последствиями.
Тетя Лида и ее дочь Белла ждали, что на Молдаванке произойдет некое глобальное событие, но ничего подобного не произошло. А вот теперь в Украине война и многие одесситы сражаются с подлыми врагами.
Впрочем, пожарная часть из моего детства была другой. Куда-то подевались дежурный по пожарной части и его будка.
Балконы этого дома выходят на сквер. В 1931 году здесь был «толчок». Потом его упразднили. До войны здесь появился сквер с фонтаном и детской площадкой. Некоторые бабушки ещё несколько лет приходили сюда продавать свои вещи, их гоняли доблестные милиционеры. Тридцатые годы были нерадостными, но потом наступили «сороковые роковые».
Говорят, что когда-то из подвала дома можно было попасть в катакомбы, но я входа в катакомбы так и не нашел. Так что никакого клада не обнаружил, и мои дворовые приятели остались без него.
Часто по вечерам мы друг другу рассказывали страшилки, заставлявшие девочек дрожать от страха. Среди них, дрожащих, была и Нелля Степанец из третьей квартиры. В 1960 году ей было 8 лет.
Дед Нелли Степанец — Михаил Николаевич Губриенко, получивший ордер на эту самую квартиру, был рабочим «Джутовки». Его женой была Прасковья Тимофеевна. Михаил Николаевич в молодости любил показать, на что он способен. Его жена, наоборот, была тихой и спокойной. У них родились две дочери — Надя и Лида. В середине тридцатых годов Михаил Николаевич стал одним из «двадцатипятитысячников». Он окончил Высшую сельскохозяйственную школу, и его направили в один из районов Одесской области директором МТС. А потом — война. На фронте был политработником, в апреле 1944 года освобождал Одессу. Главное, что с войны он вернулся живым.
На той войне многие погибнут. Не вернется Павлик Васютинский из пятой квартиры: добрый, светловолосый, чересчур доверчивый. До войны он учился в институте связи. К нему тянулись однокурсники и часто заходили в гости. Одного из них звали Николаем. Это о нем в 2003 году рассказала Надежда Михайловна, ей было тогда за восемьдесят. Этот молодой человек сумел покорить сердце дочери Михаила Николаевича. Они танцевали у Васютинского под патефон. Дни их встреч были наполнены счастьем. Николай был первой любовью Надежды. Увы, потом они поссорились.
Надя только перед самой войной, когда училась в выпускном классе, встретила и полюбила Дмитрия. Тогда у них снимали комнату студентки кооперативного института, Дмитрий иногда приходил к ним гости. Так начался ещё один любовный роман, прерванный войной. Она помнила, что он великолепно плавал, импровизировал коротенькие рассказики о Молдаванке. Шикарно одевался и читал ей стихи Эдуарда Багрицкого. Дмитрию она призналась, что хочет стать врачом.
Документы в приемную комиссию медицинского института Надежда Губриенко подала 21 июня 1941 года. Через три дня она их забрала. Решила обязательно попасть в действующую армию. Военком говорил ей, что следует подрасти. Она плакала. Он говорил, что взрослые не плачут. Мол, отправлять плаксу он не имеет права.
Прасковья Тимофеевна успела с двумя дочерьми эвакуироваться в Краснодарский край. Дмитрий остался в оккупированной румынами, а потом немцами Одессе. Смелая Надя, едва ей исполнилось 19 лет, упросила тамошнего военкома направить ее срочно в действующую армию. Сначала она была пулеметчицей, затем связисткой. Она на фронте была храброй. Об этом говорят ее награды — ордена и медали. Войну окончила в Инстирбурге (Германия). В 1948 году вышла замуж за капитана-танкиста. Прожили вместе они недолго.
Она умела перед собой ставить цели и добиваться их выполнения. Окончила химфак политеха, тридцать лет проработала мастером в цехе покрытий на заводе «Кинап». Единственная дочь Нелля родилась в 1952 году.
Надежда Михайловна рассказала мне, что до войны ходили различные комиссии с рейдами по квартирам и всегда отмечали ту, в которой они жили. Мать Надежды Михайловны, Прасковья Тимофеевна, была отменной хозяйкой.
Когда они вернулись после войны, то увидели выбитую взрывной волной входную дверь. В одной из комнат жильцы разводили кур. Но главным было, что они вернулись в свой дом и свою квартиру. Из всей мебели остались только покореженный шкаф и кровать.
В детстве Нелля старалась не унывать. Её дом был замечательным и двор таким же. Она часто смеялась. Её даже не удручало, что среди ровесников было больше мальчишек. Она с ними играла на равных. Главной заводилой нашего двора была Таня Арутинова. Однажды её дочь из Австралии прислала мне письмо, что она с удовольствием читает мои истории о бабушке Циле и мальчике Гарике.
Моя двоюродная сестра Белла долгое время дружила с Софой Шкраб из второй квартиры. Софа была тоненькой, как свеча, и занималась на фортепьяно в музыкальной школе.
Они с Беллой не поделили жениха и поссорились. Софкин отец — дядя Абрам — любил улыбаться собственным мыслям. Он умудрялся собирать черно-белые телевизоры из запчастей и был лучшим телемастером улицы Прохоровской (тогда она называлась Хворостина).
Софкин брат Леонид увлекался точными науками, лицо его всегда было строгим. Потом он неожиданно стал мастером по ремонту часов. Софа стала маклером по недвижимости.
Нелле Софа и Белла нравились, но она с ними не дружила, ведь они были старше на четыре года.
Нина Васютинская из пятой квартиры окончила Морской университет. Альберт Шевчук из первой квартиры стал спортсменом. Почти все внуки первых жильцов этого дома получили хорошее образование, стали инженерами, врачами, моряками. Нелля Степанец окончила медучилище. Три раза безуспешно пыталась поступить в медицинский институт. В конце концов, она получила университетский диплом биолога. Работала врачом-лаборантом в роддомах, младшим научным сотрудником в институте Филатова. С первым своим мужем Сергеем Цимбалюком прожила восемь лет. Со вторым мужем Анатолием Мартыненко познакомилась на дне рождения своего приятеля. Чуть было не ушла, но в последний момент решила задержаться. Анатолий был талантливым архитектором, возглавлял городское управление по охране архитектуры. К сожалению, он рано покинул этот мир.
Самый большой недостаток этого дома, что в нем невозможно говорить громко. Впрочем, соседи на Молдаванке всегда ВСЁ знали друг о друге. Это не лучший дом Молдаванки, но в нем что-то есть. Одной из нынешних обитательниц я сказал, что собираюсь о нем написать. Она мне явно не поверила.
Дочка Нелли и Анатолия Мартыненко Катя в детстве хорошо рисовала, некоторое время мечтала стать моделью. В ней наверняка остался дух Молдаванки. Этот дом умеет хранить свои тайны. Кажется, что моя бабушка Циля до сих пор кормит восемь дворовых котов самой мелкой рыбешкой с «Привоза», а они, благодарные, трутся о ее ноги и мурлычут о чем-то своем.
Игорь ПОТОЦКИЙ